женщиной и вдруг его осеняет, что полагается помочь ближнему. Он догоняет её и выхватывает из рук корзинку. Девушка смеётся, демонстрируя белые аккуратные зубки. Нет, она не из крестьянок. Это благородная донна.

— Откуда ты?

Монах объясняет, что он родом из Аквитании. Четыре года постигал мудрость мира сего в монастыре святого Герольда, а затем поехал в Барселону продолжать образование — по приглашению правителя Каталонии графа Борреля, который славен на весь мир тем, что покровительствует просвещению и учёности. Граф определил его учеником к епископу Ато, мудрость и знания которого высоко оценил сам папа Иоанн ХIII. Епископ Ато, получивший недавно дозволение работать в библиотеке Халифа, взял его с собой.

— Ты окружил себя такими именами, — смеётся женщина, — что я теряюсь. Может, я иду рядом с будущим папой? Как тебя звать?

— Герберт, — отвечал монах. И с запозданием отвешивает поклон идущей впереди женщине. Получилось неловко.

Пауза усиливает неловкость. Герберт хочет, чтобы она также назвала имя, и если это возможно, достоинство. Но вслух об этом он просить не смеет. Он клянёт неизвестно откуда появившуюся робость и вспоминает молитвы для укрепления духа.

— Чем ты занимаешься?

Тропинка временами широкая, можно идти рядом.

— Собираю цветы, травы, ягоды, коренья. Делаю настойки и отвары. От живота, от поноса, от желчности, от кровотечений, от мозолей — кому что надо. С того и живу.

— Тебя поэтому крестьяне ведьмой обзывали? Думали, что ты их жёнам всякие зелья продаёшь?

Она не отвечает. Это превращается в игру, при которой ей разрешается спрашивать что угодно, но самой уклоняться от расспросов. Но монах не сдаётся. Если она не хочет говорить о себе, пусть расскажет о тех растениях, которые растут в лесу, на пологом склоне горы, по которой они идут, среди сосен и кустарника. Женщина неохотно отвечает.

— Тебе более нравится быть среди людей или среди растений? — допытывается монах.

Женщина останавливается и пристально смотрит на него.

— Такого меня ещё никто не спрашивал. Ты не похож на других. И говоришь очень необычно. В твоих словах есть сила и слабость одновременно. Сила потому, что ты не боишься спрашивать. Люди не любят сознаваться в том, что их знания ограничены. Слабость — потому, что тебе всё любопытно. Не ради корысти или желания блеснуть знаниями, а ради того, чтобы утолить жажду знаний. Вечная жажда знаний сделает тебя слабым.

— Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся, — напоминает монах.

— Тебе более подходит другая заповедь — блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят. — смеётся женщина. — Мы пришли.

Монах удивлённо смотрит по сторонам и не находит признаков жилья. Женщина прикладывает палец к губам: тс-с! И идёт от тропинки к скале, поросшей мастиковыми фисташками. Раздвигает ветви и исчезает между ними.

Монах повторяет её шаги. Раздвигает ветви кустарника и не видит ничего… Он в недоумении. Но сбоку появляется рука женщины и тянет его в сторону.

Вход в пещеру незаметен из-за того, что человек по привычке смотри вперёд, вместо того, чтобы обратить внимание на боковую расщелину.

Женщина тянет монаха за собой. Они проходят не менее десяти шагов по кривому проходу, прежде чем попадают в просторную и уютную пещерку. Откуда-то сверху и сбоку пробивается свет.

Монах осматривает пещеру. У правой стены, длина которой не мене десяти локтей, натянуты верёвки, на которых сушатся растения. Ниже — полки из грубых досок, на которых стоят закрытые тряпками, или залитые воском кувшины, миски. Центр пещеры занимал длинный стол, на нём несколько перевёрнутых мисок. Между мисками нашли место два ножа — большой и маленький. Длинная лавка справа от стола, и короткая — слева. У левой стены лежанка, к которой примыкает большой сундук. Подле лежанки постелена циновка. В конце пещеры небольшой очаг. Перед ним настоящий стул. Монах поставил корзинку на пол.

— Ты даже не спросил моё имя.

— Если женщина захочет называть своё имя, она сделает это сама, без напоминания или принуждения.

— В тебе чувствуется благородство знатного человека. Но ты с юных лет в монашеской рясе. Si vivis Romae, Romano vivito more? (Если живёшь в Риме, живи по римским обычаям).

Монах изумился. Эта женщина знает латынь? Кто же она?

Возможно, он не подумал это, а сказал. Потому что она ответила.

— Меня зовут Меридиана. Но не пытайся пока угадать, кто я. Боюсь, будешь разочарован.

Она сбросила чёрную накидку, обнажив голые плечи. Подошла взять корзинку с едой и ойкнула.

— Он тебя ударил по-настоящему! Ряса порвана, кровь! Снимай, немедленно, я заштопаю!

Монах отшатнулся.

— Я сам!

Он вспомнил многие рассказы об искушениях и о соблазнах, вспомнил молитвы, избавляющие от наваждения и о тех мудрецах прошлого, которым удавалось разоблачать злые козни.

— Герберт, дурачок, не впадай в панику, и не думай, что наступает конец твоей жизни. Я всего лишь хочу заштопать твою рясу, я хорошо умею это, поверь мне. Что же касается тебя самого… Я намного старше тебя, и уверяю — в мужчинах нет того, чего бы я не знала.

Монах прошептал несколько молитв. Это потребовал немалого напряжения, так что у него уже не осталось сил, чтобы сопротивляться тому, как она стягивала с него рясу.

Он остался в нижней рубахе. Уселся на лавку. Меридиана тем временем достала иголку, нитки, корзинку с обрывками тканей. Она собиралась не просто соединить рваные края ниткой, а подложить под шов полоску ткани — как это делают портные.

— Ты необычный человек, — говорила она тем временем. — В тебе сочетается несочетаемое. Ты сильный телом и духом, но в жизни наивен как ребёнок. Ты бы хотел узнать всё, что можно только узнать, но боишься, что это изменят тебя. Ты готов испытать и перенести всё, что может только испытать человек, но боишься, что придётся за это платить той монетой, какой у тебя нет. Зря ты пошёл в монахи в шестнадцать лет. Надо было бы прежде мир посмотреть — увидеть, насколько он велик, разнообразен и красив. Потом найти ту, единственную, которая принесёт тебе радость продолжения рода своего, чтобы род твой продолжился и по миру распространится. И лишь потом — в монахи.

— Монаху дороги открыты более, чем кому-либо. Не только в христианском мире монаху дают кусок хлеба и приют.

— То, что ты видишь, слышишь, ощущаешь — тебе нужно или богу твоему? Или людям, с которыми ты встречаешься? Реши для себя.

Монах задумался.

— Знания, впечатления — прежде мне нужны. Сосуд наполнить надо. И тогда всё, что накопил, сумею другим отдавать.

— Надо знать, что и кому пригодно. Знания — не монеты. Монету отдал — и у тебя её не стало.