«Кола» и «Ильмень» — были атакованы японскими подводными лодками и потоплены. Японская военщина настойчиво и откровенно готовилась к нападению на СССР. На территории оккупированной Маньчжурии стояла в боевой готовности более чем миллионная Квантунская армия.

Говорят, что сигналом для ее вторжения в Советское-Приморье и Забайкалье по плану «Кан-току-эн» («Особые маневры Квантунской армии») должен был послужить захват войсками Паулюса Сталинграда.

Агрессивная позиция соседа вынуждала нас держать на Востоке значительное количество войск. А если бы мы могли направить крупную сильную дальневосточную группировку на Западный фронт, фашистская Германия, вне сомнения, была бы разгромлена значительно раньше.

Воинственного пыла японского милитаризма не охладило даже поражение вооруженных сил фашизма в Европе. Интересы ликвидации второго очага войны и быстрейшего восстановления мира диктовали жизненную необходимость быстрого и решительного разгрома японских агрессоров на Востоке.

Для всех нас было ясно, что договор о нейтралитете, заключенный с Японией 13 апреля 1941 года, давно потерял свое значение. Поэтому заявление Советского правительства в апреле 1945 года о его денонсации было вполне логичным и отвечало историческим условиям. После этого руководящим кругам Японии, казалось бы, следовало одуматься. Но этого не случилось: они продолжали затягивать войну даже после того, как союзники объявили Потсдамскую декларацию. Более того, премьер-министр Судзуки с явной поспешностью заявил: «Мы игнорируем ее!» — и предупредил, что Япония будет продолжать «движение вперед для успешного завершения войны». Различные политические организации — «Политическая ассоциация помощи трону», «Молодежная ассоциация помощи трону», «Партия непременной победы» и многие другие — развернули бурную деятельность, чтобы помочь кабинету Койсо, а затем сменившему его кабинету адмирала Кантаро Судзуки мобилизовать внутренние силы страны на продолжение борьбы до «непременной победы».

Военный министр Японии Корэтика Анами получил возможность включить в план обороны страны такую силу, как Гражданский добровольческий корпус, члены которого должны были, по словам адмирала Судзуки, выполнять «свою работу с таким же рвением, с каким части особого назначения («камикадзе») выполняют свои операции на фронте». Вся страна превращалась в военный лагерь. Стало очевидно, что назрела необходимость еще раз и теперь уже основательно проучить обнаглевших самураев…

…Вдали уже виднелись очертания Улан-Батора. Пройдет каких-нибудь пятнадцать минут — мы встретимся с маршалом Чойбалсаном и руководящими деятелями государства и армии. Мне было известно, что вопрос о моем назначении на пост командующего Конно-механизированной группой советско-монгольских войск был решен во время недавнего пребывания Главкома МНРА маршала X. Чой-балсана в Москве в первых числах июля 1945 года, и я с радостным волнением готовился к предстоящей беседе.

Словно угадав мои мысли, Р. Я. Малиновский заметил:

— В истории Советской Армии это первый опыт слияния регулярных войск двух стран под единым командованием. Управлять такой группировкой будет сложно. Но ваша задача во многом облегчится тем, что политическое руководство в Конно-механизированной группе будет осуществлять лично генерал-лейтенант Юмжагийн Цеденбал. Вашим заместителем по монгольским войскам назначен генерал-лейтенант Жамьягийн Лхагвасурэн. От вас, как командующего войсками, многое будет зависеть в укреплении боевой дружбы между советскими и монгольскими воинами, а это, в свою очередь, придаст Конно-механизированной группе большую внутреннюю силу.

Жизнь подтвердила слова командующего войсками фронта. Наша добрая дружба и согласованная работа с товарищем Цеденбалом и другими руководящими работниками монгольской армии действительно облегчили и ускорили решение многих сложных вопросов.

Вот и столица Монгольской Народной Республики. Перед нами в живописной долине на берегу реки Толы широко раскинулся Улан-Батор — Красный Богатырь. Некогда «войлочный город», теперь столица государства, обрел черты современного города. Хорошо видна площадь Сухэ-Батора, на восточной стороне которой находится белоснежное здание правительства МНР. В глаза бросились бывшая резиденция богдо-гэгэна, а также стоящий на возвышенности храм Гайдан.

К югу от города красуется величественная гора Богдо-Ула. С древних времен она считалась священной. Рядом с ней на левом берегу реки Толы стоит конусообразный холм Зайсан-Толгой. Это любимые места монголов.

Наш самолет встречали маршал X. Чойбалсан, генерал Ю. Цеденбал и другие военные и государственные деятели. Тогда же я познакомился с генерал-майором Доржпаламом, полковниками Доржем, Нянтайсурэном и другими даргами^[4].

С аэродрома мы отправились в отведенный для нас дом русского типа. Во дворе его стояла юрта. Генерал-лейтенант Рубин — советник маршала Чойбалсана — сообщил нам, что в этой юрте иногда проводились совещания монгольских руководящих работников.

С монгольской стороны, кроме главы правительства, в нашей беседе приняли участие товарищ Цеденбал, министры и другие государственные и военные деятели. Беседа проходила в духе искренней и братской дружбы. Мы быстро уточнили все вопросы, связанные с созданием единого боевого организма Конно-механизированной группы советско-монгольских войск и использованием территории республики для сосредоточения армий Забайкальского фронта в исходных районах.

Во время беседы я с большим интересом посматривал на монгольских товарищей, будущих моих соратников в войне против японских агрессоров. Их молодые и энергичные лица располагали к себе. В дальнейшем мне доставило большую радость работать вместе с генералами Лхагвасурэном, Равданом и другими товарищами и открыть для себя их прекрасные дарования организаторов и военачальников.

С Генеральным секретарем Центрального Комитета Монгольской народно-революционной партии генерал-лейтенантом Ю. Цеденбалом прежде мне встречаться не приходилось, но я много слышал о нем. Ведь добрая слава имеет крепкие крылья!

Цеденбал уже тогда был выдающимся государственным деятелем. В 23 года он стал министром, а еще через год — Генеральным секретарем Монгольской народно-революционной партии. Генерал-лейтенант Цеденбал возглавил политическую работу в дивизиях Конно-механизированной группы. Нам вместе надлежало готовить войска к большой наступательной операции, а общие интересы определяли и наш первый разговор.

Мне понравилось, что Цеденбал глубоко знал