воспоминания о тех далеких днях, когда я впервые приехал в Монголию.
Весной 1936 года поезд довез меня, тогда еще молодого командира, до конечной станции на территории СССР — Верхнеудинска. Затем на автобусе я добрался до Кяхты. Здесь к нам присоединилось еще несколько автомашин, и наша небольшая автоколонна пересекла границу у пограничного монгольского городка Алтан-Булак, расположенного буквально в полукилометре от Кяхты. В кармане у меня лежало предписание на должность старшего инструктора Объединенного военного училища Монгольской народнореволюционной армии.
Время было тревожное. На пограничных заставах Монголии все чаще происходили кровавые столкновения с японцами. В дни, когда мы приехали, шли переговоры с япономаньчжурским командованием о мирном урегулировании пограничных конфликтов. Переговоры протекали на фоне все новых агрессивных актов и в конце концов были сорваны. В то же время в республике разоблачили крупную контрреволюционную организацию, во главе которой стояли высшие ламы[2]. Ее паутина опутала десятки монастырей, расположенных вблизи восточной и юго-восточной границ. Расследование показало, что целью организации было восстановление в стране феодальных порядков под протекторатом Японии.
Большое впечатление произвел на нас судебный процесс над руководителями Югодзарского монастыря, превратившими свою священную обитель в гнездо вооруженной банды. Чрево монастыря было набито оружием японского происхождения. Едкий туман контрреволюционных заговоров распространялся по стране. Этому во многом способствовала авантюристическая деятельность Гендуна, «сползшего с линии партии в болото оппортунизма». Пленум ЦК МНРП решительно осудил Гендуна.
Чуть ли не каждый день мы узнавали о новых диверсиях. Враги подожгли склад взрывчатки и затопили шахты на угольных копях Налайха, довольно часто выводили из строя машины на промкомбинате — крупнейшем промышленном предприятии Улан-Батора. Предпринимались попытки уничтожить склады с государственными запасами товаров… По всему было видно, что готовится вооруженная агрессия. Не скрывали этого и сами японские милитаристы.
«Япония не желает допускать существования такой двусмысленной территории, какой является Монголия, непосредственно граничащая со сферой влияния Японии», — откровенно писал генерал Араки.
По просьбе правительства Монгольской Народной Республики в 1936 году в страну были введены советские воинские части, чтобы обеспечить безопасность от возможной японской агрессии.
Из Монголии я уехал весной 1938 года, а почти через год радио донесло до Белоруссии, где я тогда служил, известие о вторжении японских войск на территорию МНР в районе реки Халхин-Гола. Красная Армия немедленна пришла на помощь своим монгольским друзьям. Ход боевых действий и их результаты хорошо известны.
Там, где была пролита кровь воинов братской советской армии, сейчас высится величественный монумент символ вечной дружбы наших народов. А на центральной площади столицы Монголии на гранитной скале установлен памятник — устремившийся вперед Сухэ-Батор в красноармейском шлеме, с высоко поднятой рукой. С этого места 11 июня 1921 года он провозгласил о победе народной революции. На постаменте высечены слова Сухэ: «Если народ соединит свои силы и будет действовать сообща, он сумеет преодолеть все преграды на пути к вершинам счастья».
Осенью 1921 года Сухэ-Батор с партийно-политической делегацией приезжал в Москву. Здесь было заключено соглашение об установлении дружественных отношений между РСФСР и Монголией, и Сухэ-Батор встретился с Владимиром Ильичем Лениным…
В этой связи мне хочется привести здесь небольшую выдержку из записи этой беседы, которая была оглашена на IX съезде Монгольской народно-революционной партии. Она и сегодня разоблачает фальсификаторов истории, обвиняющих СССР в экспорте коммунизма.
«Не следует ли превратиться МНРП в коммунистическую?» — спросили у Владимира Ильича члены делегации.
Ленин ответил:
— Много еще надо будет поработать революционерам над своим государственным, хозяйственным и культурным строительством, пока из пастушеских элементов создастся пролетарская масса, которая впоследствии поможет «превращению» народно-революционной партии в коммунистическую. Простая перемена вывески вредна и опасна[3].
Разъяснив сущность коммунистической партии как партии пролетариата, Ленин широко развил перед монгольскими товарищами идею возможности и необходимости некапиталистического пути развития Монголии.
Простые монгольские труженики хорошо понимали, что судьбы советского и монгольского народов неразрывны. В народе Монголии из уст в уста передают легенду о том, как батор Ленин подарил Сухэ золотой меч, карающий врагов, а народу — светлую дорогу в социализм. И не пытайтесь выразить сомнение! Вас поведут в музей Сухэ-Батора и покажут шашку в золотой оправе. Эту шашку от имени Советского правительства вручил Сухэ-Батору М. В. Фрунзе.
И не случайно мы постоянно ощущали во время Великой Отечественной войны внимание и заботу братской Монголии. В самую трудную суровую зиму 1941 года под Москвой в нашу 3-ю гвардейскую кавалерийскую дивизию прибыли подарки из далекой Монголии: меховые полушубки, валенки, рукавицы. Танковая колонна «Революционная Монголия», созданная на средства, добровольно собранные трудящимися МНР, стала основой 44-й гвардейской танковой бригады, прошедшей боевой путь до Берлина. А летом 1944 года в составе наших военно-воздушных сил появилась истребительная авиаэскадрилья «Монгольский арат».
А монгольский конь! В 1944 году наша промышленность выпускала уже столько боевой техники, что Конно-механизированная группа выглядела скорее танко-механизированной. И все же коней требовалось много. Монгольские друзья безотказно обеспечивали нас, и неприхотливая монгольская лошадка рядом с советским танком дошла до Берлина!
«Уж если на Западный фронт нам поставляли из Монголии десятки тысяч лошадей, то здесь это тем более не будет проблемой», — подумал я.
Мысли снова возвращались к предстоящим сражениям.
…В течение всей войны против фашистской Германии откровенная наглость и вероломство правящих кругов империалистической Японии достигли таких пределов, когда дипломатический корпус должен был вот-вот уступить арену действий армейским корпусам.
В памяти всплывали сообщения газет о преступных деяниях японской военщины на наших дальневосточных границах. Ряд советских судов находился в японских портах «под арестом». Дело дошло до того; что три наших корабля «Ангарстрой»,