комнате он был старше всех, пожалуй, за исключением Нитти, которому было почти пятьдесят. Бандиту в шляпе «а ля Капоне» было около тридцати пяти; маленький, смуглый, он-то, возможно, и был Малышом Кампаньей из Нью-Йорка. Кассиру, сидевшему в отгороженном закутке, тоже было около тридцати, а курчавому темноволосому парню, так и продолжавшему держать телеграфную ленту, – не больше двадцати пяти. Лэнг приказал кассиру выйти из кабинки и сесть за стол, рядом (как я правильно предположил) с Кампаньей, поглядывавшим на двух Гарри и на меня холодными темными глазами. Может, они были стеклянными? Миллер велел посыльным присоединиться к остальным, что они и сделали. Потом заставил всех подняться и обыскал их. Первым Кампанью. Чисто.
– Что все это значит? – спросил Нитти.
Он стоял во главе стола.
Лэнг и Миллер многозначительно переглянулись.
Моя ладонь вспотела, обнимая рукоятку браунинга. Мужчины, сидевшие за столом, ничего подозрительного не делали – руки на столе, рядом с телефонными аппаратами. Каждого как следует обыскали. Всех кроме Нитти: однако костюм и жилетка так безупречно сидели на нем, что никак не заподозришь кобуру под мышкой.
Он впечатляюще спокойно разглядывал Лэнга и Миллера. Присутствие Кампаньи тоже давило на нервы. Атмосфера ощутимо накалялась, и явно не благодаря отоплению...
В конце концов Лэнг сказал:
– Геллер!
– Да? – отозвался я чуть слышно.
– Обыщи Нитти. Выйдите в другую комнату.
Я шагнул вперед, вооруженный, но отнюдь не грозный, и попросил Нитти следовать за мной.
Он снова пожал плечами и молча повиновался. Казалось, он только теперь начинает по-настоящему беспокоиться.
В приемной он расстегнул пиджак, как бы демонстрируя желтовато-зеленый шелк подкладки, и я обхлопал его сверху донизу. Оружия не было.
Наручники лежали у меня в кармане. Нитти повернулся спиной и завел руки назад, ожидая, когда я нацеплю их на него, потом оглянулся и спросил:
– Может, ты знаешь, что это все значит, малыш? Я ответил:
– Не очень.
Подняв голову, я вдруг увидел, что он что-то жует.
– Эй! Черт тебя побери, ты что делаешь?! Выплюнь! Он продолжал жевать, и – будь он хоть трижды Фрэнк Нитти – я резко дернул его назад. Он выплюнул маленький кусочек бумаги, теперь уже просто бумажный комок. Когда мы ввалились, Нитти, должно быть, сжал его в кулаке. А сжечь бумажку, как сделали это парни в той комнате, у него не было возможности.
– Ничего себе номер, Фрэнк, – сказал я, еще раз проверяя наручники на запястьях. Услышав шум, Лэнг вышел из большой комнаты, хлопнув дверью. Встав рядом со мной, он выстрелил Нитти в спину. От этого грохота задребезжало матовое стекло в перегородке; пуля прошла навылет и застряла в деревянной обшивке стены.
Я отпрянул с криком:
– Боже!
Нитти повернулся, и Лэнг выпустил в него еще две пули! В грудь и в шею. Звуки выстрелов от пистолета тридцать восьмого калибра прогремели канонадой в маленькой комнатке, а на вешалке подпрыгнули шляпы. Но страшнее всего был звук попадавших в цель пуль – такой смачный... будто они шлепались в грязь.
Я схватил Лэнга за кисть, стараясь помешать ему снова выстрелить.
– Черт возьми, что вы...
Он отпихнул меня:
– Полегче, Рыжий! Та «бульдожка» у тебя? До меня донеслись крики из соседней комнаты: Миллер, видимо, с трудом отгонял от двери свою публику.
– Да, – ответил я.
На полу в большой луже крови лежал Нитти...
– Давай сюда.
Я протянул револьвер.
– А сейчас иди и помоги Гарри, – приказал он. Я вернулся в комнату с телеграфом. Миллер уже успокоил присутствующих, держа их «на мушке».
– Нитти застрелили, – сказал я, ни к кому конкретно не обращаясь.
Кампанья выкрикнул что-то на сицилийском наречии. Пэламбо – яростный, с красным лицом, выпучив глаза больше обычного, – спросил:
– Он умер?
– Не знаю. Но думаю, что долго не протянет, хотя... – Я взглянул на Миллера: его лицо было невозмутимо. – Вызови «скорую».
Он молча смотрел на меня, не двигаясь.
Я взглянул на Пэламбо:
– Вызывай «скорую»!
Он послушно потянулся к одному из телефонов перед собой.
И тут раздался еще выстрел.
Я выскочил из комнаты – Лэнг держался за запястье правой руки: в основании указательного пальца виднелась неглубокая рана.
На полу, у раскрытой руки Нитти, дымилась «бульдожка» тридцать восьмого калибра.
– Ты в самом деле думаешь, что обхитришь кого-нибудь? – спросил я. Лэнг ответил:
– Я ранен. Вызови скорую.
– Одна уже едет.
Вошел Миллер с пушкой в руке и тотчас же наклонился над Нитти.
– Он не умер, – заметил Миллер. Лэнг пожал плечами:
– Ну так умрет. – Он повернулся ко мне, обматывая носовым платком руку. – Иди-ка туда да последи за остальными.
Я вернулся в большую комнату. Один из пленников, молодой курчавый брюнет, открыв окно, выбирался на карниз.
– Черт тебя побери, ты что делаешь? – закричал я.
Остальные так и сидели за столом; парень уже наполовину исчез за окном, покрытым изморозью.
Внезапно кто-то из сидевших за столом бросил ему револьвер. Кто именно, я не заметил. Может быть, Кампанья.
Выстрелили мы практически одновременно. Мне удалось опередить его всего на долю секунды.