капитализма с ее эксплоатацией экономически слабого, с ее кражей трудовой силы рабочего должна уступить свое место новому, более справедливому экономическому порядку. Германская промышленность, германское народное хозяйство в руках международного финансового капитала обозначают конец мечтаний о возможности социального обеспечения, конец мечты о социалистической Германии.

Поэтому мы проповедуем борьбу против финансовых гиен, которые под маской готовности к помощи хотят экспроприировать последние ценности и хотят еще усугубить свое экономическое господство. Мы проповедуем борьбу с германскими пособниками (международного финансового капитала), хотя бы они и были членами германского союза промышленности… Мы хотим на место капиталистической системы поставить настоящий социализм. Мы являемся социалистами, смертельными врагами капиталистической системы. Долой рабство капитализма, да здравствует национальная, да здравствует социальная революция!"

Но для того, чтобы получить министерский портфель, к которому Штрассер стремился, несмотря на то, что именно он утверждал неизбежность гибели партии в тот момент, когда ее вожди станут министрами, надо было завоевать доверие международного финансового капитала, против которого только что так резко выступал Штрассер. И вот в беседе с американским журналистом Никербокером вождь национал-социалистов, про которого этот журналист пишет, что, мол, если деловые люди боятся национал-социалистов, то они, собственно говоря, боятся Штрассера, заявляет: "Мы признаем частную собственность. Признаем частную инициативу. Мы признаем наши долги и наше обязательство их уплатить. Мы против огосударствления промышленности. Мы против огосударствления торговли. Мы против планового хозяйства в советском смысле. Мы против инфляции и за золотой стандарт. Если мы придем к власти. то не будет никаких насильственных изменений". Это говорит человек, бросивший фразу о "ночи длинных ножей", которая должна наступить при приходе его партии к власти. Прав американский журналист в своем утверждении. что "Штрассер буквально изорвал в клочки традиционную программу национал-социалистов".

Тогда в Германии очень модна была идея "третьего фронта", т. е. правительства, составленного из представителей всякого рода профсоюзов — желтых реформистских, черных католических и коричневых национал-социалистических. "Ученые интеллигенты" при генерале Шлейхере из "Ди Тат" проповедывали идею создания такого правительства. поставляя, по формуле Бисмарка, идеологию для фактов, которые должна была создать армия. Называли имя Грегора Штрассера, как эвентуального канцлера такого правительства военных и профбюрократов. Поэтому Грегор Штрассер выступил в рейхстаге с речью, в которой сделал попытку сближения с реформистскими профсоюзами. "Я вынес впечатление, что конгресс профсоюзов (1932 г., на котором Тарнов говорил о необходимости излечения капитализма) является решающим для судеб германского народа, ибо он выявил старые трагические противоречия между профсоюзным движением и (социал-демократической) партией. Получается развитие, при котором возможен фронт всех трудящихся Германии в рамках национальной самопомощи, чем и объясняется, что вожди германских (реформистских) профсоюзов, вышедшие, в отличие от вождей партии, из рядов рабочего люда, отвергают политику выполнения репарационных обязательств. "Но на поверку оказывается, что вместо "третьего фронта" Шлейхер помогает образованию правительства фон-Папена и что, хотя разговоры о "третьем фронте" и продолжаются, распределение министерских портфелей находится в руках представителей финансового капитала. Штрассер отвечает на вопрос американского журналиста, который ставит проблему "третьего фронта" и планового хозяйства, в духе "татовцев": "Под такой программой я расписаться не могу. Ее осуществление должно привести к большевизму. Если вы начнете проводить принцип государственного контроля над промышленностью и торговлей, то вы не сумеете найти должных границ. Вся нация окажется в смирительной рубашке. Невозможно будет сохранить частную собственность и частную инициативу".

Так говорил Штрассер в первых числах октября 1932 г. (интервью было опубликовано впервые в "Фоссише Цейтунг" от 6 октября), а 10 октября он заявил громогласно на митинге в "Спортпаласе": "Мы убеждены в том, что германское народное хозяйство должно подвергнуться коренным изменениям и что нынешняя его конституция никак не может быть сохранена. Для того, чтобы этого достигнуть, необходимо совершенно переорганизовать не только всю структуру германского народного хозяйства, но и е отдельные учреждения". И в этой речи он опять возвращается к идее "третьего фронта", ибо, ссылаясь на более чем известную речь вождя реформистских профсоюзов Лейпарта, Штрассер заявляет: "Если Лейпарт честно так думает, то на будущее открываются широкие перспективы".

Что все сие обозначает, — Грегор Штрассер невольно разоблачает сам в своей брошюре "Молот и мечи" (Бергин, 1928 г.): "Выло уже раз время германского бедствия, которое можно сравнить с нынешним, а именно, время глубочайшего германского унижения в 1806 г. И тогда с одной стороны, был огромная сила угнетения, а с другой стороны — совершенно раздавленная вследствие проигранной войны нация. И тогда только небольшая кучка исполненных решимости мужей верила в лучшее будущее Германии, ибо у них была воля к такой вере. Не включением во французскую систему европейской гегемонии, а напряжением всех национальных сил и разрешением тогдашних социальных проблем была освобождена Германия. То была революция, которую тогдашние феодалы представляли столь же опасной, как нынешние капиталисты представляют наши национал-социалистические требования". Грегор Штрассер знает, что он говорит, ибо в германских массах так называемые "освободительные войны" действительно живут, как героические войны, которые велись народом против воли имущих классов. Но представители имущих классов, великолепно знающие действительную историю Германии, помнят, что народные массы поднялись против Наполеона под влиянием обещания всяких реформ, уничтожения феодализма и введения конституционно-демократического строя, а затем, после победы над Наполеоном, буржуазия ни одного из этих обещаний не выполнила и в Германии, возглавленной Пруссией, началась полоса самой беспросветной реакции.

Достаточно мельком взглянуть на семейную идиллию, изображенную в биографии Штрассера, чтобы убедиться в том, что в лице Штрассера мы имеем дело не с фанатиком и даже не с взбунтовавшимся мещанином, каким несомненно, хотя бы