большую, трудную, но в общем удачливую жизнь. В Отечественную войну он не раз глядел в глаза смерти, сбил немало фашистских стервятников, дослужился до генерала; у Николая Устиновича хорошая, заботливая жена, сын Артемка. В положительности героя не приходится сомневаться. И все же…

Через двадцать лет он оказался в тех местах, где некогда располагался аэродром, с которого производились боевые вылеты. Тогда-то молодой летчик приворожил красавицу Настю. Без него родилась дочь, которую назвала мать Надеждой. Встреча с прежней любовью, со взрослой дочерью, которая росла без отца, заставила его пунцово покраснеть. Но он быстро справился с волнением, и вот уже «укоризненно» говорит Анастасии Петровне:

«— Что же мы как чужие встретились…

— Ох, нет, Коля, — торопливо отозвалась она. — От прежнего ничего не осталось. Нелегко прошли те двадцать лет, да и поймешь ли ты…»

Поймет ли? В этом суть нравственного конфликта. «Почему же мы всегда забываем, что наши поступки, наши слова и составляют жизнь?.. Что-то не так сделал или вовсе не сделал, не то сказал или вовсе промолчал, когда надо сказать, — и вот вытянулась цепочка поступков, которая и есть жизнь», — рассуждает писатель. Его произведения менее всего просто отражают жизнь, они заставляют и размышлять, сопереживая с героями повестей и рассказов.

Михаил Исидорович не успел написать своей главной книга, о которой мечтал, — книги об Отечественной войне. Смерть настигла его 5 мая 1974 года на 66-м году жизни. Борясь с мучительным недугом, писатель, однако, настойчиво пробивался к волновавшей его теме. В 1973 году он опубликовал основанную на документальном материале повесть о Герое Советского Союза Григории Кагамлыке «Побеждают сильные духом». И опять-таки, рассказывая о подвиге героя, писатель решает и нравственные проблемы. Отношению к жизни Григория противопоставляется жизненная позиция труса Суковкина, предателя Плешакова. Нравственные проблемы занимают центральное место и в оставшемся в рукописи романе М. Козловского о Советской Армии, которая принесла немецкому народу свет новой жизни.

Не все, сделанное им, удовлетворяло самого М. Козловского. И в самом деле не все, что он написал, одинаково хорошо и ровно. Но стилистической отглаженности псевдохудожественных произведений, в которых есть все, кроме биения пульса жизни, кроме отточенности писательской позиции, читатель всегда предпочитал те книги, что позволяют вернее видеть и понимать жизнь, людей, самого себя. А лучшие произведения Михаила Козловского выполняют именно эту задачу.

Как человек и писатель он честно и благородно прошел дорогами жизни. И расстояние между двумя датами в его биографии — не прочерк. Всей своей жизнью, своими книгами он оставил добрый след на своей земле.

И. БАСКЕВИЧ.

ПОЗДНИЕ ВСХОДЫ

1

Степь притихла в зное и палящем свете. Она изнывала в раскаленном предгрозьем воздухе, — с полудня на закате лежала лилово-дымчатая туча с длинным серым шлейфом. Там изредка сверкали золотистые сполохи, слышалось далекое глухое ворчание. Поля сторожко ждали спасительной перемены: вот-вот туча нависнет над ними, ударит громом, хлынет стремительный ливень, сминая томящую духоту.

По узкой полевой дороге, заросшей в обочинах жесткой курчавой травой, между двух стен белесо-зеленой ржи пробиралась коричневая «Волга». Ее вел мужчина в голубоватой рубашке с расстегнутым воротом, чернобровый, с грязно-серым свинцом в коротко остриженных волосах. Крупные сильные руки с волосатыми кистями цепко легли на рулевое колесо. Рядом с ним сидел румяный, крепкий подросток лет двенадцати-тринадцати с таким же, как у мужчины, крутым росчерком бровей. Высунув руку в окно, он захватывал стебли ржи, пропуская в сжатой ладони сухо шуршащие легкие колосья.

Поднятая машиной пыль наискосок уплывала в удушливый зной полей и надолго повисала в воздухе. Поля раскинулись во все стороны, а рожь тесно подступила к дороге, будто сдвинулась, застилая горизонт; лишь в полукилометре, как островок в хлебном море, вымахал огромный дуб-одиночка, раскинувшись ханским шатром густой зелени.

— Теперь скоро, Артемка, — сказал мужчина. — Видишь тот дуб? Он служил нам ориентиром, по нему находили дорогу на аэродром. Жив еще старик… Где-то поблизости и капониры были, да их теперь наверняка и след простыл, — все затерялось во ржи.

— Мы будем там? — спросил мальчик.

— А как же, затем и едем. И блиндажи поищем, может, и сохранился какой.

На взгорке мужчина остановил «Волгу» и вместе с мальчиком вышел на дорогу. Перед ними обширно распахнулась залитая солнечным блеском равнина. Она была так велика и просторна, что казалось, лишь нежная сиреневая дымка над полями мешает разглядеть, а есть ли у нее края. По золотистым хлебам бродили неторопкие полосы света и тени от яркого солнца и плывущих по небу белоснежных, с синеватым подбоем облаков, и поля на миг темнели и вновь преображались в ликующем сиянии. Вдали чернела зубчатая каемка леса и над нею висела лиловая туча со своим дымчатым хвостам. В густую поросль прибрежных кустов и тростника вкрапились речные плесы, полыхая голубоватым пламенем. Чуть в стороне от реки вольно раскинулось большое село, — слитной зеленью окутало белые домики, темные аллеи двух улиц, водонапорную башню, шиферные кровли животноводческих построек.

Обняв рукой плечи мальчика, мужчина смотрел на равнину и, словно сверху, с самолета, видел ее от края до края и в то же время был тут же, в самом центре степи, среди ее пыльных дорог и парной духоты хлебов. Истомная, обволакивающая тишина застыла вокруг, только какой-то непонятный, еле улавливаемый звон отзывался в ушах, как будто звенел сам воздух. Рожь сухо пахла цветочной пыльцой и медвяным донником.

— Вот мы и у места, — сказал мужчина и широко повел рукой, точно отдавал мальчику всю необъятную равнину. — Приволья сколько, Артемка, а!..

Дорога еще некоторое время вела их словно по коридору, пока не кончилась рожь и не распахнулся простор осыпанной белой кашкой луговины перед селом. Широкая пыльная улица вобрала машину в себя, и в зелени садов и левад поплыли мимо дома, ново белея крейдой. Но та же полевая тишина и та же пустынность не оставили их и в селе. Лишь проехав десятка три домов, они увидели стайку ребятишек, которые расселись на бревнах под нещадно палящим солнцем. Мужчина притормозил.

— Придется обратиться к древнему путеводителю, — сказал он.

Открыв дверцу, он подозвал ребят. Они сорвались с бревен и нестройной