для парковки, из подъезда вышли врачи скорой, погрузились в машины и уехали. На носилках никого не выносили и не грузили в скорые. Что означало только одно: выносить некого.
Панкратов уверенно раздвинул любопытных.
— Посторонним нельзя, — преградил ему дорогу милицейский сержант.
— Свои, — показал Панкратов удостоверение ФСБ.
— Проходите, — посторонился сержант. — Шестой этаж.
— Знаю.
На лестничной площадке курил омоновец в бронежилете, с автоматом Калашникова.
— ФСБ, полковник Панкратов, — предупредил Панкратов его угрожающее движение. — Кто старший?
— Следователь СКП Кравченко. Он там, в квартире. Осторожно, товарищ полковник, не поскользнитесь. Кровищи ужас, никогда столько не видел.
Знакомая двухкомнатная квартира казалась тесной от милицейских и штатских. Оперативная группа была занята привычными делами. Жужжала камера, фиксируя положение трупов, вспыхивал блиц фотоаппарата, эксперты прикладывали к рассыпанным по полу гильзам мерные линейки и показывали фотографу, что снимать. Один труп, накрытый простыней, лежал посередине залитой кровью гостиной, второй, тоже под простыней, на окровавленной кровати в спальне. Три вооруженных омоновца в бронежилетах теснились в гостиной на диване, поджимая ноги, чтобы никому не мешать.
Следователь СКП Кравченко мельком взглянул на удостоверение Панкратова и с неопределенным выражением произнёс:
— Быстро вы всё узнаёте!
— Что здесь произошло? — спросил Панкратов.
— Сами видите. Дверь открыли отмычкой, следов взлома нет. Эти двое были в спальне. Женщина, возможно, услышала шум, вышла посмотреть. Здесь её и. Потом и его. Стреляли из пистолетов с глушителями, соседи ничего не слышали. Похоже, двое. Всё дело закончили минут за пять.
— Оружие бросили?
— Забрали с собой. Бандитские дела, давно такого не было.
— Кто вас вызвал?
— Никто. Была оперативная информация, что готовится покушение на гражданина Гольцова, проживающего в этой квартире. Планировалось на девять вечера. Мы подтянулись на полтора часа раньше. Опоздали.
Панкратов наклонился над трупом в гостиной и осторожно снял с головы простыню, ожидая увидеть коротенькую стрижку Веры Павловны. Но увидел длинные каштановые волосы, слипшиеся от крови.
Это была не Вера Павловна.
Быстро прошел в спальню и снял простыню с трупа мужчины.
Это был не Гольцов.
II
На следующий день без нескольких минут три Олег Николаевич подъехал к ресторану «Суши весла». С собой у него был кожаный кейс, в нём — пятьсот тысяч долларов, пятьдесят пачек стодолларовых купюр в банковских бандеролях, почти всё содержимое его домашнего сейфа. У него и мысли не возникло кинуть Федю Кривого, было только одно желание — поскорее отдать деньги и постараться стереть из памяти это страшную историю, в которую он был втянут стечением обстоятельств.
Желтая дорожная разметка перед рестораном означала, что здесь разрешена только короткая остановка. Машины высаживали посетителей и сразу отъезжали на ближайшую парковку. Если кто-то задерживался, его вежливо спроваживали швейцар и охранник. Но на этот раз вся проезжая часть перед рестораном была заставлена машинами, которые вроде бы и не собирались никуда уезжать. Стоял милицейский «рафик» с надписью на борту «Главное управление МВД», черная «Волга» с госномерами и тремя антеннами. И тут же синий «фольксваген», показавшийся почему-то знакомым. Какие-то люди в штатском молча стояли у входа, не похожие на посетителей этого дорогого ресторана.
— Заберешь меня минут через десять, — бросил Михеев Николаю Степановичу и вылез из «мерседеса». Дорогу ему преградил швейцар:
— Извините, господин, сейчас нельзя.
— В чем дело? — возмутился Олег Николаевич. — У меня на три назначена важная деловая встреча.
Один из штатских, наблюдавших за входом, повернулся к нему:
— Не состоится у вас деловая встреча, Михеев. Вернее, состоится, но не сейчас и не здесь.
— Михаил Юрьевич, вы? — удивился Олег Николаевич. — Почему не состоится?
— Сейчас увидите, — пообещал Панкратов.
В холле ресторана произошло движение, швейцар суетливо распахнул двери, вышел рослый лысоватый штатский, за ним два омоновца вывели закованного в наручники маленького жилистого человека с голым черепом, в черном сюртуке и с галстуком-бабочкой. Это был Федя Кривой. Омоновцы бесцеремонно засунули его в «рафик», погрузились сами, машина уехала. Рослый штатский закурил и обратился к Панкратову:
— Одно дело сделано. Где наш живой труп?
— Сейчас должен подъехать. Сами знаете, какой трафик. Да вон, подъехал.
К ресторану подкатила лиловая двухдверная «мазда» с женщиной за рулем, из неё вышел какой-то человек и подошел к ресторану. Олег Николаевич посмотрел на него и почувствовал, что у него предательски ослабли ноги.
Это был Гольцов.
Этого не могло быть. Это было невозможно, немыслимо, невероятно! Но это было. Это был он, Гольцов, в светлом костюме, в модных солнцезащитных очках.
Живой!
Он снял очки, за руку поздоровался с Панкратовым и рослым штатским и спросил Олега Николаевича:
— Вот мы и встретились, Олег Михеев. Ну, покажи, во сколько ты оценил мою жизнь?
— Это Михеев? — спросил штатский.
— Он самый, — подтвердил Панкратов. — Олег Николаевич Михеев.
— Старший следователь по особо важным делам Кравченко, — представился штатский. — Гражданин Михеев, вы задержаны.
— В чем меня обвиняют? — с трудом ворочая будто бы распухшим языком, спросил Олег Николаевич.
— Обвинение вам будет предъявлено в своё время. Вас подозревают в организации заказного убийства гражданина Гольцова.
— Как… Гольцова?! Он живой! Вот он, живой!
— Ему повезло. Но два человека убиты. Судья Фролова и временно не работающий Красильников. Им не повезло. Они оказались не в том месте и не в то время.
— Тебе, Олег, тоже не повезло, — словно бы даже с сочувствием сказал Гольцов. — Получил бы свои восемь лет, через четыре года вышел бы по УДО. И все дела. А так получишь лет двадцать. Или даже пожизненное.
Страшная боль обожгла грудину Олега Николаевича. Он обеими руками схватился за сердце и боком повалился на землю. Кейс выпал из его рук и от удара раскрылся. Пачки стодолларовых купюр рассыпались по асфальту.
Кэш.
Обмякшее тело Михеева погрузили в черную «Волгу». Кравченко приказал водителю:
— Включай сирену! В Склиф!
Панкратов и Гольцов проводили взглядом сорвавшуюся с места машину.
Панкратов спросил:
— Так что это было, Георгий? Там, в Жулебино?
— Нелепость, — неохотно