сошлись две «тридцать четверки» и два немецких «Е-50». В стороне догорает американский «Шэрман». Пока решаю, как помочь нашим, Прохоров уводит танк за укрытие. Немцы на нас не обращают внимания — а зря.
— Подкалиберный!
Опять выкатываемся на дорогу, уже представляя, где находятся цели. Прохоров делает невозможное — точно и быстро наводится без прицела.
Выстрел!
Опять прячемся за стеной.
— Попали? — спрашивает Кузьмич.
* * *
* * *
* * *
— Да! — Я поворачиваюсь к нему, улыбаюсь широко. — Готовь дырку под награду, Кузьмич.
И тут нас накрывает.
Я даже не понимаю, что происходит. Мощный удар, хлопок — в горле кровь, в ушах пульсирующий гул. Нас трясет. Я вижу, как мнется броня. Кузьмича выбрасывает из кресла.
А потом делается темно и тихо.
— Зощенко… Слышь, Зощенко… Этого не должно было быть… Я же все просчитал…
Мне кажется, что я умер и похоронен. Открываю глаза — и ничего не вижу. Пытаюсь руки поднять — не получается. Душно и тяжело. Сильно пахнет бензином.
Зову:
— Прохоров… Эй, Прохоров!
Молчание.
— Шаламов… Эй, Шаламов!
Тишина.
Через какое-то время — то ли через минуту, то ли через час — опять:
— Зощенко… Эй, Зощенко… Всё не так должно было быть…
— Кузьмич, ты?
— Был Кузьмич, да весь вышел.
— Что там с тобой?
— Кранты… Капец…
— Чего?
— Сдохнем все, вот чего. Придавило меня.
— Я тоже пошевелиться не могу.
— Сейчас полыхнем.
— Не паникуй. Выберемся.
— Не. Прощай, Зощенко. Засыпало нас.
— Как засыпало?
— Стена на нас рухнула. Ты не понял, что ли?..
Лежим, молчим, дышим. От паров бензина и общей духоты голова идет кругом. По виску течет что-то — то ли кровь, то ли пот. А, может, бензин?
— Ты горел в танке, Зощенко?
— Что? Нет.
— Горел, я знаю… Двадцать шесть раз ты горел, Зощенко. Сорок пять контузий у тебя. Восемьдесят девять ранений. Из них тридцать пять — смертельных. Я статистику собирал. Я всё знаю.
— Ты бредишь, Кузьмич?
— Нет, Зощенко. Я тебе исповедуюсь. Не думал я, что так получится. У тебя же на «Рыси» лучшие показатели. Сорок пять выездов, из них только один неудачный. Потому я к тебе и просился. Поэтому тебя и выбрал.
— Что-то ты врешь, Кузьмич. Я на «Рыси» всего-то семь раз катался.
— Это в этой жизни. А я тебе про весь срок говорю…
Лежим, дыхание переводим.
— Какой срок?
— Про весь твой срок на Полигоне.
— Я три года здесь.
— Ага… — Кузьмич хрипло смеется. Я уверяюсь, что он сошел с ума. — Как же… Семьдесят лет ты тут… Как и я… Мы с тобой ровесники, Зощенко.
Глухо — будто в другом мире — грохочет канонада. Бой еще идет. Кругом пожары. Сколько у нас есть времени, прежде чем огонь доберется до разлившегося бензина — минута, пять, десять?
— В тридцать девятом состоялся контакт с пришельцами… — бормочет Кузьмич. — В марте сорок первого они предложили идею создания этого чертового Полигона. Через три месяца все было готово, и сюда начали поступать первые люди и машины…
— Кто такие пришельцы? — спрашиваю я. — О чем ты, Кузьмич? Молчи лучше! Воздух береги.
Он меня как не слышит:
— Полигон вне нашего мира… Это такая капсула, пузырь… Огромная консервная банка… Тут своя физика, и даже время свое… И законы тоже… Пришельцы говорили о скором вторжении… Говорили, что мы будем должны помочь себе сами… Для того и создали Полигон, чтобы собрать тут танковую армаду… Они нас законсервировали, понимаешь? До поры до времени… Семьдесят лет уже, Зощенко! Мы семьдесят лет живем в консервной банке. Думаем, что испытываем танки… И никто ни о чем не догадывается… А если у кого и появляются подозрения…
Кузьмич кашляет, хрипит.
— Обычный срок жизни танкиста — три года… Никто разобраться не успевает… Погибает в бою, потом возрождается… Как чистый лист… Такой же молодой… Не помнит ничего… Только приговор… И ссылку на Полигон… Мы клоны, Зощенко. Нас вычеркнули из того мира… И скопировали сюда… И копируют заново каждый раз, когда мы погибаем…
— Клоуны?
— Клоны, дурак ты необразованный! — Кузьмич перхает, давится — это он так сейчас смеется. — Я шестьдесят лет тут так живу… Как же обидно умирать! Очнусь в лазарете такой же отсталый болван, как ты сейчас. Только и буду помнить, что в сорок втором случайно раздавил танком штабную палатку… Прощай, Зощенко. И до встречи.
Я ему не отвечаю. Лежу, думаю, как бы нам выбраться. Ноги не слушаются — кажется, поломаны ноги. Зато начинаю чувствовать правую руку. Откатываю пару снарядов, пытаюсь за что-нибудь зацепиться пальцами. С неимоверным трудом приподнимаюсь, сажусь. Сильно кружится голова — кажется, я сейчас опять упаду.
Танк вздрагивает. Я думаю, что мне это чудится. Но Кузьмич спрашивает:
— Что это? — Значит, и он заметил движение.
Поверху что-то стучит, скрежещет. Действительно, такое ощущение, будто мы в консервной банке, и её сейчас вскрывают.
— Зощенко, ты слышишь?
Я мало того, что слышу, я еще и видеть начинаю — розовый дым, кровавые отсветы. Я стаскиваю шлемофон.
— Горим, Зощенко! — кричит Кузьмич. — Горим!
Грохот усиливается, танк качается, словно шлюпка на волнах. За считанные секунды становится так жарко, что у меня начинают трещать волосы. Дышать нечем. Я хриплю, хватаюсь за горло.
— Горим! — Крик Кузьмича — это последнее, что я слышу и помню…
В санчасти я лежу почти месяц. Скучаю. Страдаю от ожогов. Поломанные ноги срастаются плохо. Я переживаю, что теперь меня спишут в техники. Обещаю себе, что сразу, как врачи снимут гипс, начну учиться танцевать.
«Ты горел в танке, Зощенко?» — вспоминаю я слова Кузьмича.
— Силуянов, — спрашиваю я у соседа по палате. — Ты знаешь, кто такие пришельцы?
Силуянов мотает головой. Он смотрит в книжку, ему не до моих глупых вопросов.
— Что читаешь? — спрашиваю.
— Война миров. Англичанин какой-то написал. Уэллс.
— Англичанин? А про Депеш Мод там что-нибудь есть?
— Слушай, Зощенко, помолчи, ладно? — Силуянов сердится.
— Ну про что хоть там, в книжке-то?
— Про марсиан. Как они на Англию напали. Я дочитаю и тебе дам. Интересно. У них машины такие еще были, на трех ногах.
Я почему-то вспоминаю подбитую мной летающую машину, ту, которую без моего описания нарисовал в блокноте Кузьмич.
«Двадцать шесть раз ты горел, Зощенко. Сорок пять контузий у тебя…»
Нашу «Рысь» выволок из-под завала тяжелый «ИС-7». Нас у Кузьмичом достали за минуту до того, как в горящем танке начали рваться