деревушку, куда нередко причаливали по своим (далеко не всегда — законным) делам шлюпки с маячивших на горизонте больших кораблей.

Сзади, ругая жару, пыхтела под нелегким свертком из вещей благородной леди толстушка Мина — горничная, любезно выбранная Юлией на роль своей «верной наперсницы», но пока об этом даже не подозревающая. А впереди уже темнели первые убогие домики, и синело, сливаясь в мареве с жарким небом, бесконечное море.

К пристани Юлия подошла без особых происшествий, даже шлюпку с подходящим человечком, рядом суетящимся, присмотрела… Но тут-то и случилась первая незадача.

Глуповатая Мина, догадавшись, наконец, что вовсе не на веселую прогулку по окрестностям ее барышня (с таким-то вещевым мешочком!) отправилась, принимать в авантюре участие вдруг отказалась напрочь, заявив, во-первых, что ей ее шкура и теплое местечко в поместье лорда дороже, чем всякие девичьи глупости, а, во-вторых — что в лодку к этим головорезам, явно пиратской наружности, она и под конвоем из темных мастеров не сядет!

После такой речи, сопровождаемой многочисленными охами, несостоявшаяся наперсница просто развернулась, и прямо как была — со всеми своей госпожи вещами — направилась обратно в особняк: доложить поскорее о творящемся безобразии братьям и матушке.

Юлия так и застыла, не зная, как же дальше быть: то ли за предательницей-Миной бежать, то ли к загадочно ухмыляющемуся моряку в шлюпку спуститься (благо, мешочек с драгоценностями все еще висит на поясе, а теплый плащ, ввиду изменчивой погоды, через локоть перекинут — без прочего же в дороге и обойтись можно, особенно, если тащить некому). Но слишком сильна была в девушке неприязнь к почтенному лорду Эну — новоявленному ее жениху. Ибо, недолго думая, решительно протянула она руку подозрительному человечку, представившемуся капитаном «быстрейшего в Империи торгового судна «Черная птица», что уже к концу недели доправит барышню в столицу в целости».

В суденышке этом, к слову сказать, более опытный глаз вряд ли углядел бы хоть что-то от «честного торговца» — скорее уж можно было заподозрить его в контрабанде, а то и вовсе — в разбое. Но Юлия до подобных мелочей не снисходила, как и не замечала нехороших взглядов, бросаемых на нее командой.

Первые четыре дня пути прошли — не считая печального отсутствия привычных для благородной леди удобств — вполне приятно. Плыли себе потихоньку с попутным ветром, бережок тянулся по правому борту вдоль горизонта, чайки над головой кружились… Да и жара спала, давая, наконец, уж две недели как пришедшей осени полноценно вступить в свои права.

Капитан, быстро и правильно прикинув, какие выгоды ему может сулить общество беглянки (особенно, если с папочки или жениха, а то и с обоих, выкуп стребовать), любезно выделил даме часть своей каюты. Еда была почти сносной, морская болезнь не мучила, матросы, памятуя строгий наказ предводителя, не трогали и не обижали. Даже скука донимать начала…

К концу пятого дня случилось первое интересное событие.

До обеда простояли они на якоре у небольшого пустынного островка, словно дожидаясь чего-то. Наконец, далеко на юге показался чужой парус. Корабль быстро приближался, вырастая до весьма внушительных размеров — и вскоре уже сам капитан с парой матросов грузился в шлюпку, намереваясь посетить пришельца.

Вернулись они только к сумеркам — и не одни: следом тянулась чужая шлюпка, тяжело загруженная всевозможными тюками, а в лодке с «Черной птицы», кроме капитана и гребцов, маячила незнакомая темная фигура.

Чужую шлюпку быстро разгрузили и отправили восвояси. А незнакомец из капитанской лодки перебрался на палубу, неожиданно оказавшись еще одним пассажиром. Притом, пассажиром не очень желанным, навязанным капитану «Черной птицы» более влиятельным его сотоварищем с большого корабля — на что выпивший сверх меры за ужином моряк не преминул пожаловаться Юлии тем же вечером.

Следующим днем к этим жалобам добавилось еще и полупьяное сетование: мол, страдает, по всему видать, их новый гость безумием — бормочет себе под нос, будто с кем-то разговаривает. Но это бы ничего (кому, в конце концов, какое дело?) — если б вся команда не исполнилась вдруг к незваному пассажиру необъяснимым опасением, почти страхом… Было в нем что-то такое… Как глянет из-под своего капюшона — провалиться сквозь землю хочется.

Той ночью девушке не спалось. Мешал раскатистый капитанский храп за тонкой деревянной ширмой и собственное разыгравшееся любопытство, все мысли возвращающее к незнакомцу, которого она еще даже в лицо не видела…

Поворочавшись немного в неуютной постели, Юлия со вздохом встала, набросила плащ прямо поверх нижней рубахи, в которой спала, и, стараясь по пути не разбудить ни капитана, ни доблестно дрыхнущих дежурных, выскользнула на палубу — где тут же в темноте налетела на груду сваленных в беспорядке тюков и больно ударилась о какой-то ящик.

— Что ж это такое-то?! — едва сдерживая слезы, обиженно выдохнула леди.

— Контрабанда, — услышала рядом спокойный, приятный голос.

— Что?

Загадочный пассажир лениво разлегся как раз на той самой груде, с которой так неудачно познакомилась девушка, — завернулся в черный плащ, вытянул длинные ноги, подложил руки под голову. Профиль его во тьме безлунной ночи едва различался светлым пятном, полускрытым капюшоном.

— Специи, редкие травы, красная древесная смола с Южного континента… Совсем имперская таможня обленилась — команда наша даже не прячется, — вновь заговорил мужчина, продолжая рассматривать звездное небо, в сторону же Юлии взглянуть так и не удосужившись.

— И что? — нахмурилась девушка.

— Ничего, — отозвался незнакомец совершенно равнодушно. — Нехорошо одинокой барышне путешествовать в такой компании…

— Твое-то какое дело? — грубо перебила Юлия, порядком рассерженная болью в ноге и его поучающим тоном.

— Да никакого! — хмыкнул он. И перевернулся лениво на бок, спиной к застывшей от возмущения собеседнице.

Вот и весь разговор…

Юлия заставила себя постоять еще немного, делая вид, что чересчур увлечена ночным пейзажем, да усиленно не замечая грубияна рядом (тот, впрочем, ее показного презрения даже не заметил) — затем развернулась и поплелась обратно в капитанскую каюту.

В следующий раз неприятного пассажира она увидела только через день — когда справа, в прибрежной дымке, развернулись серые очертания города Крама, до столицы оставалась всего ночь пути, а на губах капитана надежно поселилась подозрительно гаденькая ухмылочка.

Нехорошие мысли одолевали леди