«Питон». – Я права была. Реклама – двигатель торговли.
– А что там пишут?
– Это и пишут. Вот… Рукопожатие через Урал. «Питон» переползает из Европы в Азию. Ишь ты – «переползает».
– Как-то я тут получилась… Не очень…
– Нда, лучше бы ты вообще не получилась. А то как бы теперь чего не получилось.
– Вы прямо всего боитесь. Я же ничего плохого не сделала.
– А хорошего что?
– Ну как… У испытателей будет хороший прибор. Они сделают хорошую работу. Ее внедрят, будут хорошие результаты. Всем будет хорошо.
– А мне?… – спросила Ада Петровна.
– А что? – спросила Катя.
– А то. В торгпредство вызывают.
– Вас?
– И тебя, между прочим, тоже…
Они вошли в кабинет торгпреда. Он встал из-за стола. – Вот, значит, это вы и есть… – Он взял со стола газету. – Похожа. У вас там все такие шустрые – в Верхнеярске? Чего ж тогда так медленно строите? Надо же… – он показал на стол у стены, где рядышком стояли семь приборов в фирменной упаковке, а рядом знакомый уже «Питон». – Все тебе. – Мне? – Вон: «СССР, Котовой». На деревню – дедушке. – А что это? – не поняла Катя. – Что? Конкуренция. Французы лезут в Сибирь на русский рынок, чем мы хуже? И пожалуйста: ФРГ, Япония, Бельгия… Американский даже один. Что прикажешь с ними делать? – Я? – Ты. Тебе же прислали. Ты такой крупный ученый… Давай, измеряй, если есть что. – Я не просила, – испуганно сказала Катя. – Я тоже. – А что же теперь делать? – Теперь? Может, надо было раньше подумать? – Отдайте обратно. – Обратно? Легко сказать. – Ну, возьмите. Пригодятся. – Кому? – Многим. – Ara. A потом придут к тебе корреспонденты ихние и спросят: как, мол, наши приборчики?… А ты скажешь, спасибо, хорошо. А они напишут: советские гидростроители дают высокую оценку продукции такой-то фирмы. А внешняя торговля, между прочим, – монополия государства, а не частных лиц. – Но я же не виновата… – А я? А расхлебывать-то мне. Вон: семь красавцев, семь скандалов. – Почему семь – шесть. Этот мой, – Катя положила руку на «Питон». – Как это – твой? Он конфискован на таможне у одного нашего инженера. Катя замолчала и поглядела в окно, словно что-то пыталась там увидеть. Торгпред невольно тоже поглядел туда, но ничего интересного не заметил. – Ты чего? – спросил он удивленно. – Дело в том, – сказала Катя, – что подарили его мне. Вон, там написано. – Она кивнула на газету. – Минуточку. А как он попал?… – А я ему подарила. – Кому? Катя помолчала, потом тихо сказала: – Инженеру. – Что значит – подарила? А документы на вывоз у тебя есть? – Еще нету. Но вы ведь дадите? – она грустно улыбнулась торгпреду. – Я? С чего бы это? – Вы ведь торговый представитель. – Представитель. Но – государства. – А разве государство не заинтересовано, чтобы его граждане работали на хороших приборах? – Слушай… Ты когда уезжаешь? – Завтра. – Ну, вот и езжай с богом. – Так я возьму тогда? – она взяла чемоданчик. Торгпред с изумлением посмотрел на Катю, потом вдруг хитро улыбнулся: – Минуточку. А остальные как же? – Я не знаю, – сказала Катя. – Это – не мои. – Как не твои? Вон, читай – все твои. – А что же я с ними со всеми буду делать? – Лететь, – сказал торгпред и довольный засмеялся.
Будапештский аэропорт. Туристы сидели в зале ожидания, обложенные сумками, пакетами, свертками. Одна Катя держала на коленях лишь свою старую шляпу, которая, как ей казалось всего две недели назад, в этом сезоне должна была быть особенно модной. На ней было ее прежнее платье. По радио объявили: – Пассажира Котову просят зайти на таможню. – Ну, ты даешь, – ахнула соседка. – Откуда они прознали?…
На таможне Катя увидела торгпреда. – Вот это вот она и есть – сама товарищ Котова, Советский Союз, – представил ее торгпред. – Такая молодая? – удивился таможенник и оглядел Катины ящики с приборами. – И уже такая известная. Даже адреса не указывают. – А зачем? – сказала Ада Петровна. – У нас ее любой мальчишка знает. Таможенник уважительно поцокал языком, подвинул Кате квитанцию. – Распишитесь, пожалуйста. Это для нас. – Катя расписалась. – А это для меня лично, если можно. – Таможенник протянул ей красочный буклет Аэрофлота. – Автографы собираю. У меня уже есть ваша хоккейная сборная, три космонавта, Игорь Моисеев, а теперь – вы. Катя в нерешительности посмотрела на торгпреда. – Давай, давай, – сказал он. – Слава обременительна. Катя вздохнула и старательно вывела свой первый в жизни автограф.
Группа шла к самолету. На тележке везли багаж. Семь ребят из Катиной группы тащили семь ящиков с приборами. Катя бережно несла шляпу. И вот она уже летела домой. Поглядеть на нее – так она выглядела почти так же, как и тогда, когда уезжала, и вместе с тем, что-то в ней изменилось. Она уже не походила на ту наивную девочку, которая две недели назад вот так же вот смотрела в иллюминатор, пытаясь разглядеть в облаках воздушные замки. Сейчас она не видела за окном ничего, кроме пустоты – почти такой же, что была в ее душе. Автор сказал: – Каждый человек после отпуска всегда выглядит чуть иначе, чем до него. Это естественно – он стал старше. Две недели – срок небольшой, но за него иногда можно прожить больше, чем за несколько лет. Еще древние египтяне заметили, что возраст определяется не годами, а напряженностью чувств. Может, поэтому некоторые женщины кажутся вечно молодыми. В этом смысле отпуск, проведенный в поисках счастья, всегда оказывается за свой счет, даже если он оплачен профсоюзом…
К Кате подсела Ада Петровна. – Юра встретит? – спросила она. – Не знаю. – Но ты бы хотела? – Не знаю. – Смешно. Когда ты впервые пришла, я подумала, вот сумасшедшая. Потом – вот наивная. Когда полетела – вот, думаю, везучая. – А теперь? – А теперь я думаю, что лучше сожалеть о ненайденном, чем о потерянном. – Вы о Юре? – Нет, нет, я о своем. У каждого – свой Юра. – Николаевич? Ада Петровна усмехнулась. – А твоего как отчество? – Не знаю. – Не знаешь отчества? – Не знаю – мой ли… Ада Петровна достала из сумки визитную карточку. – Вот. Приходи завтра вечером. Тут телефон и адрес. Я же не такая знаменитая, меня мальчишки не знают. – Спасибо, – сказала Катя. – Но вы от меня, наверное, уже не знаете, как отделаться? – Не знаю. Потому и зову.
Юра встречал ее с цветами. И даже не один. С ним был его приятель, известный киноактер. Юра подошел к дежурной в зале прибытия. – Что, будапештский рейс уже впустили? – Не знаю, – сухо сказала дежурная. – Выйдут – увидите. Юра посмотрел на
Они вошли в кабинет торгпреда. Он встал из-за стола. – Вот, значит, это вы и есть… – Он взял со стола газету. – Похожа. У вас там все такие шустрые – в Верхнеярске? Чего ж тогда так медленно строите? Надо же… – он показал на стол у стены, где рядышком стояли семь приборов в фирменной упаковке, а рядом знакомый уже «Питон». – Все тебе. – Мне? – Вон: «СССР, Котовой». На деревню – дедушке. – А что это? – не поняла Катя. – Что? Конкуренция. Французы лезут в Сибирь на русский рынок, чем мы хуже? И пожалуйста: ФРГ, Япония, Бельгия… Американский даже один. Что прикажешь с ними делать? – Я? – Ты. Тебе же прислали. Ты такой крупный ученый… Давай, измеряй, если есть что. – Я не просила, – испуганно сказала Катя. – Я тоже. – А что же теперь делать? – Теперь? Может, надо было раньше подумать? – Отдайте обратно. – Обратно? Легко сказать. – Ну, возьмите. Пригодятся. – Кому? – Многим. – Ara. A потом придут к тебе корреспонденты ихние и спросят: как, мол, наши приборчики?… А ты скажешь, спасибо, хорошо. А они напишут: советские гидростроители дают высокую оценку продукции такой-то фирмы. А внешняя торговля, между прочим, – монополия государства, а не частных лиц. – Но я же не виновата… – А я? А расхлебывать-то мне. Вон: семь красавцев, семь скандалов. – Почему семь – шесть. Этот мой, – Катя положила руку на «Питон». – Как это – твой? Он конфискован на таможне у одного нашего инженера. Катя замолчала и поглядела в окно, словно что-то пыталась там увидеть. Торгпред невольно тоже поглядел туда, но ничего интересного не заметил. – Ты чего? – спросил он удивленно. – Дело в том, – сказала Катя, – что подарили его мне. Вон, там написано. – Она кивнула на газету. – Минуточку. А как он попал?… – А я ему подарила. – Кому? Катя помолчала, потом тихо сказала: – Инженеру. – Что значит – подарила? А документы на вывоз у тебя есть? – Еще нету. Но вы ведь дадите? – она грустно улыбнулась торгпреду. – Я? С чего бы это? – Вы ведь торговый представитель. – Представитель. Но – государства. – А разве государство не заинтересовано, чтобы его граждане работали на хороших приборах? – Слушай… Ты когда уезжаешь? – Завтра. – Ну, вот и езжай с богом. – Так я возьму тогда? – она взяла чемоданчик. Торгпред с изумлением посмотрел на Катю, потом вдруг хитро улыбнулся: – Минуточку. А остальные как же? – Я не знаю, – сказала Катя. – Это – не мои. – Как не твои? Вон, читай – все твои. – А что же я с ними со всеми буду делать? – Лететь, – сказал торгпред и довольный засмеялся.
Будапештский аэропорт. Туристы сидели в зале ожидания, обложенные сумками, пакетами, свертками. Одна Катя держала на коленях лишь свою старую шляпу, которая, как ей казалось всего две недели назад, в этом сезоне должна была быть особенно модной. На ней было ее прежнее платье. По радио объявили: – Пассажира Котову просят зайти на таможню. – Ну, ты даешь, – ахнула соседка. – Откуда они прознали?…
На таможне Катя увидела торгпреда. – Вот это вот она и есть – сама товарищ Котова, Советский Союз, – представил ее торгпред. – Такая молодая? – удивился таможенник и оглядел Катины ящики с приборами. – И уже такая известная. Даже адреса не указывают. – А зачем? – сказала Ада Петровна. – У нас ее любой мальчишка знает. Таможенник уважительно поцокал языком, подвинул Кате квитанцию. – Распишитесь, пожалуйста. Это для нас. – Катя расписалась. – А это для меня лично, если можно. – Таможенник протянул ей красочный буклет Аэрофлота. – Автографы собираю. У меня уже есть ваша хоккейная сборная, три космонавта, Игорь Моисеев, а теперь – вы. Катя в нерешительности посмотрела на торгпреда. – Давай, давай, – сказал он. – Слава обременительна. Катя вздохнула и старательно вывела свой первый в жизни автограф.
Группа шла к самолету. На тележке везли багаж. Семь ребят из Катиной группы тащили семь ящиков с приборами. Катя бережно несла шляпу. И вот она уже летела домой. Поглядеть на нее – так она выглядела почти так же, как и тогда, когда уезжала, и вместе с тем, что-то в ней изменилось. Она уже не походила на ту наивную девочку, которая две недели назад вот так же вот смотрела в иллюминатор, пытаясь разглядеть в облаках воздушные замки. Сейчас она не видела за окном ничего, кроме пустоты – почти такой же, что была в ее душе. Автор сказал: – Каждый человек после отпуска всегда выглядит чуть иначе, чем до него. Это естественно – он стал старше. Две недели – срок небольшой, но за него иногда можно прожить больше, чем за несколько лет. Еще древние египтяне заметили, что возраст определяется не годами, а напряженностью чувств. Может, поэтому некоторые женщины кажутся вечно молодыми. В этом смысле отпуск, проведенный в поисках счастья, всегда оказывается за свой счет, даже если он оплачен профсоюзом…
К Кате подсела Ада Петровна. – Юра встретит? – спросила она. – Не знаю. – Но ты бы хотела? – Не знаю. – Смешно. Когда ты впервые пришла, я подумала, вот сумасшедшая. Потом – вот наивная. Когда полетела – вот, думаю, везучая. – А теперь? – А теперь я думаю, что лучше сожалеть о ненайденном, чем о потерянном. – Вы о Юре? – Нет, нет, я о своем. У каждого – свой Юра. – Николаевич? Ада Петровна усмехнулась. – А твоего как отчество? – Не знаю. – Не знаешь отчества? – Не знаю – мой ли… Ада Петровна достала из сумки визитную карточку. – Вот. Приходи завтра вечером. Тут телефон и адрес. Я же не такая знаменитая, меня мальчишки не знают. – Спасибо, – сказала Катя. – Но вы от меня, наверное, уже не знаете, как отделаться? – Не знаю. Потому и зову.
Юра встречал ее с цветами. И даже не один. С ним был его приятель, известный киноактер. Юра подошел к дежурной в зале прибытия. – Что, будапештский рейс уже впустили? – Не знаю, – сухо сказала дежурная. – Выйдут – увидите. Юра посмотрел на