фигурных, ароматизированных и простых. Он подносил к фитилям зажигалку, щёлкал кнопкой и смотрел, как огонёк пересаживается на восковые плечи.

Весть о смерти учителя Миато подкосила Тасо. Заполнила скорбью и стыдом.

Последние пару лет они не встречались — и не до того стало, да и дороги разошлись. Старик с головой ушёл в работу на «Сазуро» и разговаривать с ним стало не о чем, да и незачем. Ученики не могли простить наставника, жизнь отдавшего боевому пути, ставшего примером следующим поколениям, да под старость заблажившего и ушедшего в презираемое ими дело. Да не просто ушедшего, но ставшего старшим консультантом по разработке программ воинских систем для армии. Самое дурное дело! Вот и получалось — в глаза не выскажешь, пожалеешь возраст и былое уважение, а хранить в себе обиду тяжело. Миа Миато только снисходительно улыбался на скупые встречи учеников и качал седой головой: «И лист тонет, и камень плывёт».

Старая свеча в запястье толщиной, стоящая в зале многие годы, никак не желала разгораться. Огонь плясал на чёрном фитиле, и гас, как только Тасо отодвигал зажигалку. Сизый дымок короткими завитками поднимался вверх, а шнур осыпался искрами, но не пламенел. Но мастер кропотливо повторял попытки. Он был приучен ценить надежду.

Учитель умер так, как умирают очень сильные и гордые люди. Сам. Составив завещание и письмо для Тасо, он переоделся в чистое, вышел в тренировочный зал и, сев у ритуальной стены, углубился в медитацию. Пришедшие проведать его через час уже не обнаружили ни дыхания, ни сердцебиения. О письме вспомнили только на похоронах. Тасо вскрыл конверт и восхитился изысканной вязи на тонком листе. Современный мир с его технологиями почти отучил от вида рукописного письма, и, возможно, поэтому так врезались в память строки на рисовой бумаге. Врезались, многое рассказав о человеке, с которым рядом провёл полжизни, но не удосужился понять. Многое — от странной, почти отцовской, нежности к воспитанникам до непреклонной веры в свой путь. Миа Миато в цветистых выражениях, забытых даже большинством современников, говорил о своем желании уйти и просил принять на себя брошенный им вызов. Конечно, если ученик пожелает вступиться за честь учителя.

Фитиль затрещал, осыпал искрами пальцы и загорелся. Восковая чаша старой свечи, словно заброшенная сцена под каблучками неожиданно посетившей плясуньи, заходила ходуном и задрожала бликами. Тасо удовлетворённо отложил зажигалку. Теперь в тренировочном зале горели все свечи.

Размышляя о завтрашнем дне, мастер на миг смешался, поняв, что ещё одно дело осталось нерешённым. Надолго задумался, вспоминая имена и лица. Дело, которое нужно было поручить, требовало понимающего человека. С трудом отыскав в памяти код доступа связи с бывшим напарником и другом, а ныне конкурентом и неприятелем, он зарегистрировал вызов через гипнофон. Через несколько минут ему ответили.

Проявившийся в пустоте зала переданный аппаратом образ полнотелого человека в повседневном домашнем кимоно насторожено вскинул взгляд:

— Кай? Каким ветром?

Тири Таши, как и раньше, радовал подвижностью, внутренним светом да почти звенящей от напряжения осью. Он не ждал вызова от того, кого привык считать соперником, и понимал — случилось страшное. То, на фоне чего меркнет конкурентная борьба.

Кай Тасо с грустью подумал о том, что всё дальше расходятся дороги и всё больше седеют волосы. Тусклее воспоминания совместных тренировок и моментов опасности, разделённых на двоих, но ярче столкновения интересов и амбиций, острее разлом, проявившийся после ухода учителя и распада школы.

— Доброй ночи, Тири. — Тасо с вежливой улыбкой поклонился. — Нерадостным.

Таши несколько мгновений раздумывал, внимательно вглядываясь в лицо вызывавшего. Хорошо зная собеседника, он всё понял сам и предположил, не вынуждая просить:

— Нужна помощь?

— Да.

— Какого рода?

Тасо глубоко вдохнул и ответил короткими фразами, оставляя меж ними паузы, словно в ожидании реплики бывшего друга:

— Я подтвердил вызов учителя. Корпорации «Сабуро». Бой завтра. На центральном полигоне. Новейшая программа. Семь-ноль.

С каждым последующим сообщением Тири всё более мрачнел.

— Ты не мог выбрать более изощрённого метода самоубийства? — наконец спросил он.

Тасо не ответил. Да вопрос и не требовал ответа. Бывший напарник, воспитанный в том же тренировочном зале, прекрасно понимал происходящее. Но не смог сдержать накативших эмоций. Спросил, как выругался… Тасо мог или подтвердить вызов и тем спасти честь умершего наставника, или не подтвердить его. А с кем предстояло драться, особой роли для достоинства не играло. Для жизни — да. Но не для чести.

И оба это понимали.

— Ты ещё можешь отказаться? — отводя глаза, спросил Тири. — Подумай, Кай. Отбрось сомнения! Тебя поймут все наши… Бои с био-буши перестали быть равными ещё на второй версии! Уже тогда лишь один поединок выиграл человек, да и то это был непревзойдённый мастер. И один бой свели вничью. С третей модификацией люди проигрывали вчистую. А дальше и поединков уже не проводили…

— Проводили, — покачал головой Тасо. — Только не афишировали. Последнее, о чём я узнал, сражение с пятой версией. Человек победил. Это был учитель Миато.

Тири задумчиво оглядел зал, горящие свечи, ритуальную стену, завешанную траурными белыми цветами.

— Ты не откажешься, — констатировал Тири.

— Нет.

— Чего ты хочешь от меня?

— Присутствия.

Тари нервно сжал и разжал кулаки, снова взглянул на стену в цветах и свечах, и церемонно склонил голову:

— Почту за честь!

— Спасибо! Это честь для меня! — поклонился Тасо.

Выпрямившись, бывшие напарники и друзья посмотрели друг другу в глаза. Что бы ни происходило меж людьми, какие бы ветры и течения не растаскивали бы лодки человеческого существования, но есть связи, которые невозможно нарушить.

Морщинки Тири, выдавая улыбчивого человека, стали чуть глубже, намекая на тихую радость воспоминаний. Всего мгновение он помедлил и, коротко кивнув, исчез.

Задержав вдох, Тасо отвернулся к ритуальной стене и на мгновение прижал к глазам ладони. Долгие годы соперничества и неприязни после распада школы кончились сегодня простым пониманием скоротечности жизни и благости светлых чувств. Тасо опустил руки и взглянул на цветы и свечи. Больно укололо постижение того, что учитель уходил один, без свидетелей и судей, без поддержки учеников и любящих рук домашних. Не так должно уходить старикам. Но, выбрав этот путь, Миато лишний раз подтвердил, что оставался воином всегда.

— Итак, — прошептал Тасо и сел на колени.