десятки пароходов, каждый год привозящих через Карское море в далекую Сибирь машины и оборудование и возвращающихся на запад с грузом сибирского леса и сырья. Если состояние льдов особо неблагоприятно, то наши советскне грузовики и иностранные лесовозы осторожно жмутся к гиганту, вроде ״Ленина" или ״Красина״.

Шуршат и грохочут льдины; содрогается огромный стальной корпус ледокола; звонким гулом наполнены его внутренние помещения; в ушах музыка неразрешимых диссонансов -кажется, будто пустая железная бочка катится по булыжной мостовой. Это ледокол с разбегу наскакивает срезанным косо форштевнем на двухметровый морском лед, подминая его под себя. За кормой стелется черная — среди голубоватой белизны разбитых льдин дорожка, на которой толпятся неровные, с рваными краями льдины, отливая желтизной покрытых водою боковых своих плоскостей. По этой черной пенящейся дорожке продвигаются один за другим суда очередной Карской экспедиции, пугливо перекликаясь гудками сирен со спокойным вожаком каравана.

Невидимые чудесные радиоволны сообщают капитану ледокола о состоянии погоды, о ветре, о движении льдов. Самолеты описывают огромные круги, зорко выискивая слабые места в ледяной броне, сковывающей иногда воды Карского моря. Получаемые сведения позволяют капитану спокойно принять то или иное решение; он верит в новейшие технические достижения, он признает силу знания и не сомневается в новых и новых победах человеческого гения. Но в полярных водах хорошо основываться и на собственном опыте, трудно и мучительно достающемся всякому моряку-северянину. Капитан верит в свое чутье — он привык прежде всего полагаться на самого себя. И вот, самолет самолетом, радиосвязь радиосвязью, но капитан Воронин все же лезет на мачту в наблюдательную бочку и начинает осматривать и простым глазом и в бинокль туманный горизонт и льды, через которые пробирается ״Сибиряков". В бочке холодно стоять — резкий ветер обжигает лицо; то и дело приходится, пригибаясь, прятаться под защиту брезентового щитка; мачта делает размахи даже на небольшой зыби. Но капитан простаивает в бочке часами: не виднеется ли вдали пятно ״водяного неба״, в какую сторону расходятся трещины в ледяных полях, какой крепости, какого возраста льды, медленно расползающиеся под напором судна, или же выскальзывающие стремительно из-под его форштевня с гулом пушечного удара.

Сверху отлично видно и все судно, упорно пробивающее себе дорогу во льдах. Капитан любовным и заботливым взглядом окидывает своего старого товарища и друга. Для него ״Сибиряков׳׳ не сложный и точный механизм, комплекс машин в стальной оболочке, — нет, он почти живое существо, в котором все части давно ״спелись״ и служат общей цели, с одинаковым терпением и энергией борясь со стихиями — водяной и воздушной, ״Сибиряков״ плывет вперед к своей цели, расталкивая грудью льдины, раскалывая, разбивая их, подминая под себя, и действует при этом как нечто единое название которому корабль. В трудные минуты капитан волнуется, беспокоится за ״Сашу״ — так называет он иногда свой ледокол, мысленно сулит всяких чертей полярным льдам, а то и вслух отпускает крепко просоленое морское слово, в минуты удачи нежно улыбается другу и гордится его успехами.

За кормой стелится чёрная - среди голубоватой белизны разбитых льдин - дорожка, на которой толпятся неровные, с рваными краями льдины

Капитан часами простаивает в дозорной бочке на мачте

ЛЕДОКОЛЬНЫЙ ПАРОХОД ״А. СИБИРЯКОВ״

"Сибиряков" не так уж молод. Он — родной брат ледокольному пароходу ״Георгий Седов״ и построен в Англин в 1909 году, в одно время с ним. Прежде "Сибиряков" назывался ״Bellaventure״ ("Добрым предприятием"), то есть почти был тезкой ״Эдуарда Благое Предприятие״ — своего земляка и предшественника по борьбе с Ледовитым морем. Из Англии ״Сибиряков" попал в старую Россию и во время мировой войны работал в Белом море в качестве транспортного и вспомогательного судна. Размеры „Сибирякова“ не велики: его водоизмещение — 1383 тонны, длина 74 метра, ширина — 11 метров, паровая машина в 2000 сил. Стальной ледовый пояс и усиленные крепления форштевня и ахтерштевня позволяют судну довольно легко справляться с беломорскими льдами, но не обеспечивают достаточной активности при борьбе с тяжелым полярным паком - грозным врагом мореходов в арктических областях. ״Сибиряков״ мог рассчитывать на благоприятные результаты своего плавания летом 1932 гола только в силу определенных указаний на проходимость льдов почти на всем протяжении северного морского пути — от Новой Земли до Новосибирских островов. В противном случае за решение этой проблемы должно было бы взяться другое судно, более сильное, более пригодное для полярного плавания. И северным морским путем прошел бы уже не ледокольный пароход, а настоящий ледокол.

В старое царское время большинство северных ледоколов носили имена былинных богатырей и витязей: ״Микула Селянинович״, ״Илья Муромец״, ״Соловей Будимировнч״, ״Святогор״ и так далее. Среди этих старорусских удалых богатырей был и ״Сибиряков״. С установлением на севере советской власти ледоколы и ледокольные пароходы, в большинстве случаев уведенные интервентами за границу, были возвращены. и былинные замшелые имена кораблей были изменены: ледоколы были названы в честь русских полярных исследователей или людей, послуживших в свое время делу изучении полярных областей.

„Сибиряков" назван по имени Александра Михайловича Сибирякова, бывшего иркутского купца, умершего в декабре 1933 года. Сибиряков был одним из инициаторов идеи установления постоянного сообщения между Европой и Азией северным морским путем. Прекрасно разбиравшийся а основных вопросах хозяйственной жизни сибирских окраин, Сибиряков не мог не понимать, какое значение для оживления края и для его промышленного развития будет иметь возможность доставлять товары в Сибирь морем и вывозить морем же сибирское сырье за границу. В те времена в Сибири не существовало железных дорог — все перевозилось гужом. Бесконечнее вереницы подвод тянулись по сибирским ухабистым дорогам с востока на запад и с запада на восток. Доставка европейских товаров в Сибирь или вывоз сибирского сырья в Европейскую Россию стоили безумных денег, даже и то время, когда деньги были дороги. Никаких