неосторожности? Из-за обиды и страха? Вот почему вокруг дома собралось столько демонов! Жаждут забрать нежеланного ребёнка себе, пускай даже Даррен раскаялся в своих словах.

– Принесите тёплой воды и чистые простыни, – велела целительница и поднялась в хозяйскую спальню.

Даррен оставил всё необходимое на тумбе у постели и, прежде чем вернуться в коридор, сухо сообщил:

– Её зовут Молли.

***

Роженица лежала на двуспальной кровати с высокими резными спинками. Простыни смялись, на лбу выступила испарина. Мучилась Молли долго. Изящная и хрупкая, мягкие медовые локоны сбились и разметались по подушкам слипшимися прядями. На худом бледном лице выпирали скулы, каре-зелёные глаза затуманила боль. Дыхание учащалось и становилось прерывистым.

Риана положила руку на живот роженицы, пропуская сквозь себя тяжесть её последних дней: отёкшие ноги, вязкое отупение, боли в спине и пояснице, пинки маленьких ножек. Схватки усиливались, разрывая тело на части. Сколько их уже было? Как же трудно дышать и терпеть! Даже кричать не получалось. Удерживать бодрствование удавалось с трудом, каждая новая вспышка грозила опрокинуть в беспамятство.

Крепись, милая, помощь уже близко!

Силы колдовской ночи переполняли Риану до края. Она протянула ладонь к горевшей на столе свече. Пламя скользнуло на пальцы, потекло по жилам, разжигая целительскую ауру до предела. Энергия полилась из руки, лежавшей на животе Молли, тонкими струями. Они сплетались в сеть и окутывали роженицу мерцающим коконом. Целительница отдавала ей всё, что удалось скопить. Лишь бы спасти!

Может, вёльва выбрала Риану, потому что та сама мечтала о ребёнке и без труда прониклась чужим горем? Границы между их личностями стирались настолько, что целительница представляла этого малыша своим и не желала сдаваться. Она будет бороться до последнего.

«Давай, милая, ты сможешь! Я уже вижу головку».

Силы истощались слишком быстро. Не помогали ни прекрасное образование, ни богатый опыт, ни недюжинный талант. Словно ненасытная пасть пожирала всю магию без остатка.

Наконец багровый комочек лёг Риане в руки. Молли лишилась чувств. Щёлкнули ножницы, обрезав пуповину.

Риана погладила младенца по голове: тёмный пушок на ней был мягкий, как у птенца. Сколько родов целительница приняла, а таких крохотных детей ещё не видела. Она потёрла его стопы, провела рукой по спине, пытаясь заставить закричать, но малыш оставался нем. Он не дышал.

На шее младенца у самого затылка возникла родинка. От неё по всему телу поползли, вспухая, красные пятна. Вот она – печать мар. Это она мешала ему жить!

Ноги подкосились, Риана упала на колени. На глаза навернулись слёзы. Неужели все усилия, её единственный шанс на материнское счастье – всё пропало зря?

Вокруг дома сгущалась темнота. Ветер молотил в стены, окна дребезжали от косых струй дождя. Громы раскатывались совсем близко, вспышки слепили. С улицы доносилось ржание водяных лошадей кельпи и лай борзых кун ши, вырисовывались на стекле тени уродливых хобгоблинов. Рыдали под окнами баньши, оплакивая последнего потомка древнего рода.

Неистовый гон! Демоны-ши пришли за малышом? Наверняка они тоже проклинают род Комри, ведь те столько веков проливали их кровь и загоняли под вересковые холмы. Утреннего всадника Гэвина демоны боялись пуще железа и солнечного света. Он и был всем этим – непобедимым оружием Сумеречников. Но он умер, и некому защитить его новорождённого внука.

Зашевелились занавески. По полу бежали трещины. Цепляясь за пол костлявыми зелёными руками, наружу вылезали мары. Их нагие, вытянутые, как жерди, тела укрывал полог из всклокоченных тёмных волос. Под ним полыхали колдовские глаза с вертикальными зрачками.

Шипение обжигало уши:

«Отдай! Наш он! Наш по праву! Отец его проклял. Не нужен он людям, отдай! Даже если не умрёт, страдать будет всю жизнь!»

– Нет! Нет, изыдите! – кричала Риана, прижимая к себе маленькое тельце.

Багровая паутина жил взбухала на нём всё больше, пеленая в тугой кокон, словно желала задушить. Нет, дети должны жить! Их так немного осталось! Так мало их дали взамен павших на войне мужчин бесчувственные боги. Если малыш умрёт сегодня, всё будет кончено. Не только для Рианы и рода Комри, не только для Сумеречников, но и для всего мира!

«Отдай! Он уже мёртв! Он живым никогда не был!»

Порыв ураганного ветра заставил мар замолчать. Окно налилось зеленью и разлетелось на призрачные осколки. Сквозь проём в спальню вошёл сам владыка ши Аруин – предводитель Неистового гона. Старый шрам расчертил его лицо по линии переносицы, одна половина – прекрасная белая, как у высших ши, а вторая красная, в незаживающих волдырях от ожогов. Посреди чёрных волос со лба свисала седая прядь. Единственный здоровый золотой глаз смотрел на Риану. Вытянулась отлитая из серебра рука, что заменяла отрубленную в древности.

«Знаю-знаю тебя, Риана-полукровка, – сипел глухой голос того, кто раньше пел звонче соловьёв. – И мать твою, перебежчицу, тоже знал. Её душа вернулась к нам после смерти. Теперь мы истязаем её вместе с теми, кто открыл сердце захватчикам. Хочешь освободить её от вечных мук? Отдай мне дитя! Оно моё по праву!»

– Нет! – Риана зажмурилась, пытаясь совладать со страхом.

Не умела она сражаться. Раньше целителей сопровождали воины и защищали там, где нужно было отнимать жизни, а не сохранять их.

– Лучше возьми меня. Без милого Повелла, без ордена, без шанса родить своё и выходить это дитя, мне незачем бежать. Я не боюсь!

«Ну же, полукровка, – серебряный палец вытер слёзы с её щёк, кусая морозом. – Пойдём вместе с нами. Отбрось людскую недолю и выбери судьбу ши. Ты вырастишь это дитя как своё, твоё сердце снова сможет любить!»

«Ши живут во тьме под холмами. Их век долог, но в нём нет места теплу солнечного света, нежности, высоким порывам, – отвечала в детстве на расспросы Рианы мать. – Даже в скорби жить среди людей радостней, чем в стуже отравленного горечью сердца владыки Аруина».

– Нет! Вулкан-врачеватель, охрани жизнь! Уот Всемогущая, спали врага своим гневом! Брат мой, Ветер, помоги! Защити во Мраке длинной ночи! – взмолилась старым богам Риана, открыв глаза.

Луна разогнала тучи и заглянула в окно, устелив пол белой дорожкой. Послышались шаги, чеканные, как у воина. Неужели