по залу, стараясь ступать тише, и прислушиваясь к эху своих шагов высоко под погружёнными сейчас во мрак сводами. В этом зале пировали, женились, праздновали, короновались его предки. Когда-то рыцари въезжали сюда прямо на конях, сопровождаемые собачьими сворами. На хорах сидели дамы, напротив дам – музыканты. Здесь любили и убивали, кровь лилась так же щедро, как вино и пиво. Они жили, страдали, веселились, вели сюда за руку своих детей, и уходили, каждый в свой срок, кто рано, кто позже, оставив себе замену. Эта цепь привела к ним с братом. Знать бы ещё: на беду, или наоборот?.. Будет ли здесь стоять сын его и Алисы, и смотреть, как смотрит он, на всё вокруг со странным чувством: время вдруг исчезло. Прошлое, настоящее и будущее пересеклось в его сердце, и повисла такая странная, звенящая, напряжённая тишина! Гэбриэлу вдруг почудилось, что всё возможно: он сейчас может шагнуть в любую минуту любого дня, увидеть Генриха Великого, Карла Основателя, свою мать… Поднял голову, глядя на штандарты с гербами своих предков. Благодаря Альберту Ван Хармену, который сейчас в тюрьме, и вряд ли спокойно спит в ожидании своей участи, Гэбриэл знал каждого, его герб, его место на семейном древе, его историю. Дракон и меч – Карл 1 Великий. Три короны, меч и орёл – Генрих Великий. Орёл и меч – Карл 2 Основатель. Олень и меч – Святой Аскольд. Роза и меч – Эплгейт Странник. Лилия, грифон и меч – Гарет. Корона, лилия и меч – отец…

Гэбриэл подошёл ближе, весь во власти какого-то странного очарования. Это ведь были живые люди, настоящие люди, его родня? Гэбриэл почувствовал их именно так: как родственников, как дядей, дедушек, братьев… И это наполнило его совершенно новым ощущением связи времен, дней… Лет. Это была его семья, настоящая, живая семья, а не сухое перечисление гербов и событий.

– Со мной оскорбление нанесли и вам, верно? – Прошептал Гэбриэл, обращаясь к ним так, как обращаются к близким людям. – Я обязан отомстить не только за себя, но и за вас, за отца, за брата и маму. Благословите меня на эту войну. – Он нагнул голову. – Мне это… нужно.

Тишина в этот час, и без того царящая в зале, вдруг стала просто оглушительной. Казалось, даже светильники с каменным маслом перестали тихо шипеть и потрескивать. В этой тишине Гэбриэл уловил тихий, за гранью слышимого, шелест: словно неясный шёпот. Испуганно, с мурашками по коже, Гэбриэл вскинул голову, и увидел, что знамёна сами собою, без ветра и сквозняка, колышутся всё сильнее и сильнее. Замер в страхе и восторге, стиснув рукоять меча… Самое большое знамя, с гербом Генриха Великого, тяжело хлопнуло над ним, обдав холодом, и не просто холодом, а морозной ледяной стылостью, и всё стихло – так же само собой. Гэбриэл почувствовал, что его чуть потряхивает – но не от страха, от волнения.

– Я не подведу вас. – Уверенно произнёс он. – Клянусь.

Пахло потрясающе: хозяйка пекла хлеб, и запах просто сводил с ума. В деревнях Междуречья, таких, как Каменка, хлеб пекли сразу помногу, на месяц; потом готовые круглые хлеба убирались в клеть, и с каждым днём становясь всё жёстче, быстро утрачивали этот волшебный дух. Дом был крепким, хоть и не богатым, чистеньким, уютным. Хозяйка тоже была уютная, полненькая, не красавица, но приятная, опрятная. И с тестом она обращалась любовно, похлопывала по будущим караваям прежде, чем отправить в печь, так, словно ласкала. За этим процессом наблюдал её муж, такой же полненький, крепенький, опрятный, немного забавный. Судя по всему, поесть в этой семье любили, и приготовление пищи, особенно такой значимой, как хлеб, здесь было чуть ли не ритуалом.

– А наша-то где? – Спросил хозяин.

– Здесь гдей-то была… – Недовольно откликнулась хозяйка. – В погреб, поди, за огурцами полезла. Есть и есть, и не стыдно, нет, не стыдно!

– А ты её не стыди. – Насупился муж. – Дура она, но чегой-то теперь!..

– А чегой ты её защищаешь?!

– А чегой не защитить?! Смотреть-то матери надоть было! Дети, дети! – Передразнил он жену. – А дети-то своего детку смастрячили, без присмотру –то!

– И чевой теперь?! – Всплеснула руками жена. – Чевой делать-то?!

– А ничевой. – Отмахнулся муж. – Живём-то рядышком. Посмотрють те дед с бабкой на дитёнка, да и оттають.

– Сычиха нас опять позорить. – Обиженно напомнила жена. – Кричить через забор, что от эльфов наша нагуляла!

– А! – Отмахнулся муж. – Кто её слушаеть-то?! Где энти эльфы, и где мы! Энто нашей на неделю, не меньше, отлучаться надыть было! А она всё во дворе и во дворе!

– Вот, посмотри на неё! – Всплеснула руками хозяйка. В избу выплыла утиной походочкой девушка лет пятнадцати, такая же невысокая, крепенькая, простенькая, но свеженькая, миловидная и румяная, беременная на сносях, прижимая к животу деревянную глубокую тарелку с солёными огурцами.

– Чевой? – Дёрнулась на мать.

– Да ничевой!!! – Разозлилась та. – Ходить, ходить, огурцы лопаеть… и дела нету никакого до родителей!

– Пусть лопаеть! – Вступился за дочь хозяин. – Огурцов не жалко!

– От эльфов нагуляла! – В этот самый момент утверждала их соседка, стоя перед сосредоточенным братом Корнелием, только что приехавшим в их деревню в сопровождении латников Бергквиста и Смайли. – А говорять на нас, а мы-то ни при чём! Сынок наш и не станет об такую-то мараться, дура она у них, и с рожи некрасивая! Только эльф на такую и позариться, ему чего, он, как кобель, сучка, и ладноть!

– Да где она у нас эльфа-то взяла! – Воскликнул староста, слегка обеспокоенный. Но Корнелий гласа здравого смысла уже не слушал. Глаза его вспыхнули фанатичным огнём, и скоро на деревенской околице уже обкладывали хворостом наскоро вбитый столб, а кнехты тащили упирающуюся и плачущую девчонку. Её родители бежали следом, не в силах поверить, что всё это всерьёз, что все это, совершенно нелогичное, так явственно нелепое – не бред, не морок какой-то, а самая, что ни на есть, реальность! Так же озадачены и ошарашены были крестьяне, которые слушали вдохновенный бред Корнелия о скверном чреве и не знали, что делать и как реагировать.

– Да скажи ты им! – В отчаянии обратился отец девушки к парню, высокому, слегка сонному на вид, вихрастому и конопатому, – что это от тебя она! Скажи, Бога ради!

– А ну, пошёл домой!!! – Вихрем налетела на парня его мамаша. – А ну, быстро домой пошёл!

Тот колебался – это было видно. Растерянно смотрел на девушку, которая причитала:

– Мамочка, мамочка, я боюсь! Мамочка, забери меня! – И даже сделал движение в её сторону, но мать погнала его прочь, и тот пошёл, оглядываясь до последнего. Мать девушки, увидев факел в руках кнехта, закричала и бросилась на него, её схватили,