<p>

 </p>

   Николай Петрович открыл гараж и ласково погладил капот синей "Победы". Заходящее солнце красиво сверкнуло в фарах - как будто машина приветственно подмигнула хозяину. Они были неразлучны уже много лет, и "Победа" ни разу не подвела. Вот только правое переднее колесо опять спускает, надо бы подкачать. Привычно возясь с насосом, Николай Петрович любовался прозрачным весенним вечером. Здесь, в старых гаражах, заросших кашкой и чертополохом, всегда было тихо и безлюдно. Где-то совсем рядом шумел Кутузовский проспект, за рекой высились зеркальные небоскребы Москва-Сити, а здесь время словно остановилось. Николай Петрович вдруг вспомнил, что сегодня Первое Мая. Странно, что его так и не поздравил завод, на котором он работал с самой войны, Николая Петровича там любили и уважали, и его фотография часто висела на доске почета... А впрочем, ничего странного - этого завода уже давно не было на свете. Как и самого Николая Петровича.

   Николай Петрович умер больше сорока лет назад. Умер тихо, как и жил - просто однажды утром прихватило сердце, он прилег на диван и больше уже не встал. А потом, к собственному удивлению, обнаружил, что не растворился в небытии, а продолжает существовать, хотя и вне тела. Ни в рай, ни в ад Николай Петрович при жизни не верил и не видел смысла начинать верить после смерти. А потому остался в этом мире и поселился в старых гаражах, вместе со своей верной "Победой" - ведь о ней больше некому было заботиться. Жена всегда только подшучивала над его страстью возиться с машиной, дети давно разъехались, а внук Сережка еще учился в школе. И теперь Николай Петрович каждый вечер приходил в свой гараж, протирал машину тряпочкой и разговаривал с ней. Больше все равно было не с кем. Когда-то у него был приятель, Семеныч - такой же призрачный автолюбитель, не нашедший лучшего пристанища. Они провели немало вечеров, рассказывая друг другу о своей жизни, но Семеныч в какой-то момент вдруг стал верующим и однажды просто исчез. Атеист Николай Петрович остался один, если не считать синей "Победы". Впрочем, такое общество его вполне устраивало.

   Подкачав колесо, Николай Петрович сел на камень перед гаражом и достал припрятанную еще при жизни бутылку водки и стакан. Привычно чокнулся с блестящей решеткой радиатора и выпил - тоже скорее по привычке, потому что захмелеть он теперь явно не мог. Впрочем, Николай Петрович и раньше пил немного. Он отставил стакан и стал смотреть на город. Небоскребы и эстакада Третьего кольца казались декорациями к какому-нибудь фильму про будущее, и обтекаемые силуэты машин скользили, как инопланетные летательные аппараты. Конечно, Николай Петрович знал, что за последние годы многое изменилось - он слышал обрывки радиопередач из машин и читал газеты, занесенные ветром в гаражи. Он знал, что в стране не один раз сменилась власть, да и сама страна уже называлась иначе, что его родной завод закрылся вместе с многими другими, что внук Сережка давно вырос и стал успешным бизнесменом - Николай Петрович однажды услышал его имя в новостях. Может быть, именно он сейчас проехал в сверкающем "Лексусе" по набережной... Но все это казалось каким-то нереальным. Для Николая Петровича время остановилось в тот летний день, и Сережка навсегда остался школьником с вечно непослушными вихрами и расстегнутой пряжкой на ранце, завод все так же исправно сверлил, штамповал и вытачивал, а Советский Союз продолжал существовать. Николай Петрович развернул старую газетную вырезку с заметкой, где его назвали передовиком производства и поместили его фотографию за станком, и улыбнулся своим воспоминаниям.

   Между гаражами послышались шаги. Странно, обычно здесь никто не ходил - место совсем глухое. Николай Петрович увидел худощавого юношу лет двадцати с волосами до плеч, что-то напевавшего на ходу. "Интересно, он меня видит?".

   - Ой, - юноша остановился и поморгал, не веря своим глазам. Перед открытым гаражом, в котором стояла синяя "Победа", сидел пожилой человек в клетчатой рубашке и серых брюках. Вроде бы обычная картина, мало ли пенсионеров, уже не садясь за руль, все равно навещают свои машины в гаражах? Только вот силуэт пенсионера был полупрозрачным.

   - Что, в привидений не веришь? Я вот раньше тоже не верил.

   - Ой, - повторил юноша. - Нет, я даже, пожалуй, верю, но чтобы так...

   - Да ты не бойся, подходи. Я ж давным-давно ни одной живой души не видел. Да и неживой тоже. Соскучился. Тебя как звать-то?

   - Петр.

   - Как мой младший, значит. А я Николай Петрович. Можно дядя Коля. Ну что - будем знакомы?

   Петр с опаской пожал протянутую руку. Он ожидал, что его пальцы пройдут насквозь или будет еще что-нибудь в том же роде, но ничего подобного не случилось. Обычная рука пожилого человека, жесткая и теплая, с узловатыми крепкими пальцами. Если бы еще сквозь него не был виден радиатор "Победы"...

   - А ты-то как сюда забрел? - поинтересовался Николай Петрович. - Здесь же никто не ходит...

   - Да с репетиции возвращаюсь, решил другой дорогой пойти. Я музыкант.

   - Музыкант? Уважаю. На чем играешь?

   - Я не играю, я пою, - Петр чуть прикрыл глаза, откинул голову назад: - Now I'm leaving my worries behind, feeling free of my body and mind, I am starting my journey, I'm drifting away, with the wind I go...

   Не знающий английского Николай Петрович ничего не понял, но высокий звонкий голос юноши ему понравился. Он одобрительно улыбнулся. И от этой улыбки Петру вдруг стало очень спокойно. Как будто он просто зашел похвастаться своими успехами родному деду, хотя на самом деле своего деда Петр никогда не видел. И вообще все происходящее начало казаться совершенно естественным, и даже силуэт Николая Петровича как будто стал более материальным.

   - Слушай, музыкант, а ты водку пьешь?

   - Ну... иногда.

   Николай Петрович снова наполнил стакан и жестом предложил Петру сесть рядом. Они выпили за знакомство, потом за Первое Мая, потом просто так. Содержимое бутылки не убывало, но на вкус водка была самой настоящей. И, кстати, очень хорошей. Впрочем, Петр уже почти перестал удивляться. Даже мелькнула мысль: "А что, три года уже пою про всякую мистику - чем-нибудь таким это и должно было кончиться! Между прочим, не худший