залил лишку за воротник. Но уж больно ты, господин хороший, на Валека машешь, капля в каплю, разве что собой поглаже да одежа чистая. Кореш мой, тот всю жизнь в рванье проходил. А в лице большая сходственность будет, такой же был у бедолаги видок, как сняли его с крюка. Удавился, бестия, с голодухи.

Вжецкому стало не по себе. Он хотел было свернуть в соседний проход между домами, но мастеровой, нацелившийся туда же, стал его упрашивать с пьяной настойчивостью:

— Нет уж, господин хороший, ты за мной в тот двор не ходи. А то мне боязно будет, будто смерть за мной тащится по пятам. Давай разойдемся по-доброму. Вон — туда тебе вольный путь… — И он пропустил его в узкий проулок, расположенный несколькими шагами дальше. Чтобы отвязаться от него, Вжецкий уступил. Мастеровой тут же нырнул в темную подворотню.

— Пошлепал по своему эллипсу дальше, — машинально прокомментировал Вжецкий. — Вернулся на свою орбиту. Для него наша встреча всего лишь незначащий эпизод. Даже не подозревает, какая ему выпала роль.

Он отер залитый ледяным потом лоб. Пробудился инстинкт самосохранения. История становилась слишком уж выразительной, знамения сами кидались ему навстречу с назойливой откровенностью. На миг с нестерпимой яркостью проблеснул в мозгу конец рискованной линии. Он погасил видение, обратившись к здравому смыслу. Стоит ли обращать внимание на такой пустяк? Пьяному бродяжке привиделся во мне знакомый удавленник. Какое мне до этого дело? Я всегда питал отвращение к подобной смерти.

Вскоре, однако, он признал свою рацею недостаточной и включил в касательную пункт третий. Он почти примирился с навязанной ему новой дорогой, хотя выставка теперь явно выпадала из его маршрута — слишком круто он свернул вбок, поддавшись уговорам пьянчуги. Это укрепило его в убеждении, что дело было вовсе не в том, чтобы он полюбовался впечатляющей группой молодых медиков на портрете, а в том, чтобы совершились две первые встречи: как только они состоялись, его развернуло в другую сторону.

Прозрачные клочья тумана лепились к фронтонам зданий, зависали в просветах неба между крышами. Сквозь их неровную ткань несмело заглядывали в провалы улиц тускловатые блики солнца. Странно! Именно теперь, когда история начинает обретать явственные контуры. Неужели и тут какая-то связь?

Веко его нервически задергалось, перед глазами заходили мглистые, серые круги, ноги, независимо от его воли, делали неуверенные шаги. Он с трудом дотащился до открытой террасы кафе и тяжело опустился на козетку. Подали газеты и черный кофе. Жадно выхлебав чашку, Вжецкий погрузился во вступительную статью «Фигаро». Однако что-то ему мешало, он не мог свободно читать: несколько раз уже поворачивал голову и неспокойно вертелся на месте, тщетно стараясь стряхнуть неприятное ощущение. Всеми нервами он чувствовал на себе чей-то взгляд. Наконец он открыто повел глазами в ту сторону, откуда шло беспокойство. И только теперь за столиком справа заметил пожилого уже господина в странном облачении — на нем была желтоватая накидка с прорезями для рук, шея живописно задрапирована испанской шалью. Незнакомец, видимо, давно уже приглядывался к нему с оскорбительным любопытством. Физиономия его была если не симпатичной, то, во всяком случае, весьма оригинальной. Сморщенное, пожелтевшее, как пергамент, лицо с широкими губами, лишенное растительности и совершенно неподвижное, напоминало маску античного актера; кожа на висках точно присохла к черепу, отливавшему в свете лампы матовым трупным блеском. Он имел вид ученого, заполучившего для исследования интереснейший экземпляр. Из-под кустистых бровей посверкивали глаза зеленовато-желтого цвета, очень и очень необычные: тысячи фосфоресцирующих иголочек подергивались и перемещались в них, точно в искровом разряднике, отчего зрачки напоминали просвечивающее устройство, казалось, они проницали человека насквозь, вплоть до мельчайшего волоконца.

Вжецкий заметил, что незнакомец не смотрит ему в глаза, а скорее изучает голову на уровне лба. Он хотел было подняться и потребовать от нахала объяснений, но тот опередил его: покинув свой столик, стал неспешно приближаться к Вжецкому, не спуская глаз с облюбованного на его черепе пункта. Подойдя почти вплотную, он воскликнул:

— Поздравляю, сердечно поздравляю! Вот это называется меткость! Пиф-паф! И ведь куда угодило! Прямо в зрительный центр сквозь шишковидный отросток. Нет, это в своем роде шедевр! Но признайтесь, дорогуша, вы ведь ослепли начисто? Ба! Что я вижу! «Крупп и компания», калибр девять миллиметров, стальная рубашка prima sorta. Ну, поздравляю, поздравляю, прямо в зрительный центр и ни на миллиметр в сторону…

Вжецкий не понимал. Он был лишь до бешенства раздражен назойливостью незнакомца, тем более что на них уже начали обращать внимание; вокруг его столика собралась куча любопытных. Наконец Вжецкий выдавил из себя осевшим от злости голосом:

— Гарсон! Избавьте меня от этого наглеца!

Но просьба оказалась излишней. Незнакомец, все еще держа палец нацеленным в его лоб, полегоньку пятился к выходу и вскоре исчез за дверью. Публика тоже разошлась, только какой-то поджарый, английского кроя джентльмен не трогался с места, усмехаясь себе в усы; он производил впечатление человека, неоднократно бывшего свидетелем подобных сцен. Отвесив Вжецкому легкий поклон, он, не спрашиваясь, присел к его столику со словами:

— Вижу, вам не очень пришлось по вкусу выступление дядюшки Эдди?

— Вы имеете в виду этого чокнутого?

— Именно. Мы его зовем дядюшкой Эдди, в нашем кафе это знаменитая личность. Заходит сюда по воскресеньям и праздникам. Феноменальная помесь сумасшедшего с экстрасенсом.

— С экстрасенсом?

— Да. Вы, вероятно, слышали о существовании людей с исключительным, аномальным даром: они видят человека насквозь — нервы, мышцы, костяк, словом, весь человеческий организм развернут перед ними словно карта. Дядюшка Эдди, когда-то прекрасный врач, благодаря своим исключительным способностям нажил целое состояние. Его использовали во время операций для интроспекции, он оказывал медицине огромные услуги. А потом спятил — стал замечать у пациентов невероятнейшие вещи. Мне он, к примеру, объявил, что в полости сердца у меня проживает не кто иной, как микроскопическая лягушка. Как вам это понравится? У вас он тоже углядел кое-что интересное…

— Что? — Вжецкий дрожал от нетерпения.

— Как что? Неужели вам не ясна его ахинея? Впрочем, дядюшка Эдди обожает таинственность и рядит свои диагнозы в пифийские одежды, его без толмача не уразумеешь. Так вот, в вашем черепе он разглядел мастерски