отступили.

— Это ничего. Это временно, — успокаивал он операционную сестру.

Фёдор Иванович верил: скоро, очень скоро Красная Армия остановит врага. По утрам он с нетерпением включал радио, надеясь услышать желаемое: «Наши войска по всему фронту остановили врага, перешли в решительное наступление и погнали зарвавшихся фашистов». Он даже представлял себе, каким голосом скажет об этом московский диктор, а слышал пока совсем другое, неутешительное… И всё-таки доктор Бушуев не терял надежды — не сегодня, так завтра сообщат о нашем наступлении.

А с запада неумолимо приближался орудийный гул.

В те дни Фёдор Иванович слышал, как по дороге, проходившей мимо больничной ограды, днём и ночью печально скрипели телеги беженцев, надрывно урчали перегретые моторы автомашин, звонко лязгали гусеницы тягачей и танков. По всей вероятности, за весь свой долгий век тихие городские улицы не слышали подобного шума и лязга.

В мирные дни город напоминал уютное курортное местечко, и не удивительно, что летом сюда приезжали из больших индустриальных городов дачники с семьями, чтобы провести свои летние отпуска среди зелени садов и парков. Здесь вдоволь услаждали себя рыбаки-любители добычливой рыбалкой; сюда к осени спешили неутомимые охотники. Километрах в пяти от города, за Дубовой рощей, там, где река делает крутой поворот на север и уходит к недалёким Брянским лесам, начинается край богатых дичью озёр.

Фёдор Иванович хорошо знал историю своего города. В далёкие-предалёкие времена здесь была русская крепость, защищавшая дальние подступы к Москве. Потом крепость утратила своё былое назначение и превратилась в торговое место. Сюда наезжали бойкие купцы за добротной пенькой и мёдом, за салом и знаменитой на весь мир антоновкой.

В советское время торговый городишко похорошел, раздался вширь, здесь была построена макаронная фабрика, заработал сахарный завод, уже поднимал свои корпуса мясокомбинат.

С первого дня Фёдор Иванович полюбил этот зелёный, по-древнему тихий городок и не думал покидать его. И вдруг приказали эвакуироваться. Он поторопился отправить семью, а сам из-за нехватки транспорта задержался буквально на сутки. В полдень ему сообщили из горкома, что больницу машинами обеспечит соседняя МТС. Фёдор Иванович обрадовался и поспешил к знакомому директору Ивану Егоровичу Зернову.

Директора на месте не оказалось.

— Не волнуйтесь, Фёдор Иванович, — успокоил доктора старик-механик. — Перед отъездом Зернов оставил письменное распоряжение выделить вам самые надёжные машины. Получайте. До Урала дойдут без единой поломки.

— А что с Иваном Егоровичем?

— Одна болезнь — эвакуация, — махнул рукой старик-механик. — Уехал наш хозяин.

— Настали деньки… все уезжают, — грустно проговорил Фёдор Иванович. — А вы как же?

— От людей не отстану, — ответил старый механик.

В больнице Фёдор Иванович торопился с погрузкой имущества. Он уже готов был тронуться в далёкий путь, но снова была объявлена воздушная тревога и снова стонал от взрывов когда-то зелёный и тихий городок, утопая в густом дыму пожаров.

Ещё не смолк оглушительный грохот бомб, ещё где-то за рекой, в Дубовой роще, надсадно лаяли зенитки, а Фёдор Иванович по-военному скомандовал:

— По машинам!

Неожиданно к нему подбежала обезумевшая от горя и страха молодая женщина, держа на руках окровавленного ребёнка.

— Доктор, родненький… сыночка… сыночка ранили…

Не раздумывая долго, Фёдор Иванович ухватил чемоданчик с инструментами и распорядился:

— В операционную!

Туда же внесли складной хирургический стол.

Вслед за раненым ребёнком приносили и приводили других, и Фёдор Иванович приказал разгрузить машины, чтобы немедленно эвакуировать в тыл раненых. Он был уверен, что завтра горком снова поможет ему и он благополучно уедет из города.

Рано утром, когда уставший хирург вышел из операционной, он увидел в больничном коридоре немцев. Гитлеровский офицер уже по-хозяйски расхаживал по палатам с солдатами, что-то выкрикивая.

— Вы есть доктор? — спросил он у Фёдора Ивановича и, не дожидаясь ответа, закивал головою. — Гут, зер гут. Все освобождайт для наш гошпиталь. Шнель! Шнель!

Ошеломлённый неожиданным появлением врага в больнице, Фёдор Иванович на какое-то мгновение растерялся, не зная, что делать, и вдруг увидел, как солдат выталкивал из палаты раненую в голову забинтованную женщину. В груди у врача похолодело.

— Оставьте раненую! — не помня себя, крикнул он. Подскочив к солдату и гневно поблескивая воспаленными от бессонницы глазами, строго повторил: — Оставьте раненую, ей покой нужен!

Солдат испуганно попятился, но к доктору подбежал офицер и на ломаном русском языке предупредил:

— Здесь есть немецкий гошпиталь!

— Здесь наша больница! Здесь раненые! Понимаете — раненые, и вы не имеете права! — не сбавляя тона, продолжал Фёдор Иванович.

Офицер усмехнулся.

— Доктор забывайт, мы есть хозяйн.

— Хозяин здесь я с моими ранеными! — не сдавался хирург, уверенный в своей правоте. В ту минуту он не думал об опасности, не думал о том, чем может кончиться эта стычка с фашистами. Он, врач, защищал своих больных, как мать защищает ребёнка.

Офицер что-то крикнул солдатам, и не успел Фёдор Иванович в мыслях перевести на русский язык офицерские слова, как увидел перед грудью дула автоматов.

— Ейсли через айн час не будет освобождайт, пух, пух — расстрел, — пригрозил офицер, тыча пальцем в крохотные золотые часики, видимо, недавно снятые с чужой руки.

Фёдор Иванович с ненавистью смотрел на матёрого фашиста, чувствуя, как внутри вскипает желание вышвырнуть вон из больницы непрошеных гостей. Но вместе с тем он сознавал своё бессилие и понимал, что спорить, а тем более доказывать этим вооруженным головорезам свою правоту бесполезно. Они с хладнокровием убийц могут расстрелять и его, и тех шестерых раненых, которых не успели эвакуировать ночью.

Нужно было что-то придумать, как-то спасти раненых, поскорее убрав их отсюда. А куда?

«К себе домой. Да, да — к себе. Квартира у меня просторная, можно открыть комнаты, заколоченные Лизой перед отъездом, и места всем хватит», — решил Фёдор Иванович.

Всю ночь больницу не покидали родственники раненых. Они-то и пришли на помощь доктору.

— Фёдор Иванович, я своего папу домой заберу, — сказала ему черноглазая девушка.

— И я своего старика тоже. Даст бог, поправится, — вызвалась пожилая женщина.

«Пожалуй, это удобней, уход за ранеными будет лучше», — про себя согласился Фёдор Иванович и вслух сказал:

— Хорошо. Для тяжёлых у нас есть носилки. Осторожней