небо, чистый морозный воздух, перезвон цирховийских колоколов в далекой дали, — весь мир для него отодвинулся и перестал существовать по сравнению с простым неискушенным счастьем держать ее в руках, быть с ней рядом. Рабом, солдатом, императором — кем угодно, только рядом с ней, и чтобы она так же заливисто смеялась, как сегодня.

— Ты меня просто неправильно расслышал, — тихо сказала Петра, проводя вконец озябшими пальцами по его лбу, бровям, носу и губам так, как всегда любила делать в моменты их нежности и страсти, — я не люблю холод. Но я люблю Цирховию, люблю ее зиму со снегом, осень с дождями, лето с жарой и ветреную весну. Потому что она дала мне тебя.

— Так же, как я полюбил Нардинию за то, что нашел тебя там, сладенькая.

Их губы встретились, как в первый раз после долгой разлуки, и Димитрий ощутил, что никогда не насытится этим чувством. Ему всегда будет мало ее. Сколько лет они потеряли по своей и чужой вине, сколько ошибок совершили… сколько всего теперь хочется успеть за тот совместный путь, что ждет их на земле.

— Фу! — застонал инфант, став свидетелем их поцелуя. — Как это противно, когда взрослые обмениваются слюнями!

Димитрий оторвался от единственной женщины, которую когда-либо любил, и повернул голову к мальчику.

— Я посмотрю, что ты запоешь через пару-тройку лет, когда захочешь свою первую женщину.

— Дим! — округлила глаза Петра и шлепнула его по руке.

Он скорчил невинную рожицу, зная, что она не сможет удержаться от смеха и тут же простит его. Как простила ему все гораздо более страшные проступки.

Потом, по пути в резиденцию, инфант прихлебывал чай из походного термоса, а Димитрий грел руки Петры. Стискивал ее тонкие хрупкие пальцы в своих ладонях, окутывал дыханием, прижимал к губам, а она нежно улыбалась, глядя на его склоненную голову, и шептала ему на ухо:

— Ты голодный, Дим. Ты опять голодный. Я же вижу. Чем бы мне насытить тебя?

Коварная, она, конечно же, знала ответ. И по приезде было плевать, насколько они нарушат дипломатический этикет, если он сразу потащит ее в отведенные им покои.

Из окна резиденции был виден сад. В это время года скамьи покрылись льдом, клумбы чернели, а голые кусты топорщили во все стороны неухоженные ветви, но Петра все равно могла часами стоять и ими любоваться. Ради приезда торжественных гостей садовники изваяли несколько снежных фигур и расставили их вдоль аллей, украсив фонариками. Инфант пришел в полный восторг.

— Иди сюда, — лениво позвал Димитрий, похлопав по постели рядом с собой.

Его прекрасная царственная возлюбленная отвернулась от окна и неторопливо оглядела его обнаженное тело.

— Хочу гулять, Дим!

— Сладенькая, — вздохнул он, — на свете существует куда более приятное занятие, чем таскаться в толпе охраны по морозу. Если ты сделаешь два шажочка и наклонишься ко мне, я открою тебе на ушко тайну о нем.

— Ну нет, — тут же подбоченилась она, — если я сделаю хоть шаг, ты снова утащишь меня в свое… в свое…

— В свое…?! — выгнул он бровь в ожидании ответа, дразня ее улыбкой.

— В свое логово страстей! — выпалила Петра и по привычке слегка зарделась.

Димитрий тщательно скрывал, как его умиляет это ее смущение после того, как она превращалась в совершенно другую женщину, страстную, жадную до ласк, открытую любой его фантазии в постели.

— А чем тебе не нравится мое логово? — вкрадчиво поинтересовался он, проводя ладонью по постели. — Здесь тепло и мягко… и тебе совсем не придется напрягаться… просто ляг вот сюда, на свое место… и позволь мне сделать всю работу за нас двоих.

Взгляд Петры скользнул к его напряженному члену, и на миг она заколебалась, будто и впрямь готова была уступить. Но потом развернула плечи и натянула неприступную мину.

— Я придумала. Мы пойдем гулять без охраны.

— Сладенькая, — он вздохнул от того, что уловка не удалась, и рыбка сорвалась с крючка, — ты — императрица целой страны. Ты не сможешь гулять по городу без охраны.

— Смогу, Дим! — она вдруг напрыгнула на него, сжав острыми коленками и упершись ладонями в грудь. Ее жаркая влажная плоть опаляла ему низ живота. — Смогу, если ты меня украдешь, выведешь отсюда! Дома я часто гуляла одна, переодевшись в платье служанки. И никто не узнавал меня! А ведь то была моя страна и мои подданные! И не забывай, однажды я сама приехала сюда и жила самостоятельно какое-то время.

— Угу. Пока я тебя не выцарапал из лап смертельно опасной самостоятельной жизни.

И не потерял по катастрофичной ошибке.

Петра не стала спорить, лишь задумчиво провела кончиком пальца по его губам и тихо сказала:

— Я хочу вспомнить те времена, Дим… когда мы только-только повстречались… увидеть Цирховию близко, как тогда. А не из окна представительского кара.

Боги, когда она так смотрела… он ни в чем не мог ей отказать.

Для того, кто годами жил невидимкой между миром аристократов и отбросов общества, ускользнуть из резиденции не составило труда. Старый подземный ход, хранившийся в тайне от прочих, обеспечивал канцлеру и его семье безопасный путь отхода на случай войны или революции, но этим вечером он лишь провел двух влюбленных за пределы правительственных зданий, подальше от чужих глаз.

Петра куталась в простое пальтишко, позаимствованное украдкой в комнатах слуг, он на всякий случай скрыл лицо под капюшоном парки. Императрицу чужой страны вряд ли узнают в простом народе, но прошлое свергнутого наместника все еще может его догнать в родных местах.

Взявшись за руки, они просто бродили по улицам без цели, а сверху на вечерний город тихо падал снег. Окна домов светились теплым желтым светом, фигурки святых, выставленных у порога для того, чтобы приманить счастье, грелись в гирляндах свечей. Довольные, радостные люди спешили с пакетами подарков, дети возбужденно прыгали у витрин. На шее у Петры снова висел фотоаппарат — почти забытое увлечение, которому не находилось места среди хлопот ее царственных будней — и теперь она с явным удовольствием делала снимки всего, что попадалось на глаза. Сказала, что однажды Димитрий фотографировал и саму ее. Но при вопросе, какими вышли фото, лишь загадочно улыбалась.

Так, постепенно, они добрели до огромного мрачного здания, расположенного позади площади трех рынков. Димитрий невольно замедлил шаг, охватывая взглядом башни с тяжелыми колоколами, неподвижно висящими в открытых арках. Петра встала рядом и долгим взглядом смотрела на него, пока он изучал темпл темного бога. Ее лицо стало бледным, словно покрылось коркой льда на морозе, но глаза пылали, будто в лихорадке.

— Хочешь войти туда, Дим? Тебя тянет?

Он молча покачал