нападения на нашу страну. И, конечно, не только ремесленники давали «Смене» свои рисунки и карикатуры. Многие работы на внутренние темы принадлежали В. Селиванову. Политически остры­ми были рисунки Икара (К. Томковит), И. Шибанова, Д. Жукова. На одном из рисунков Икара — «Рискован­ный номер в китайском цирке» — вооруженный бандит пытался проглотить паровоз с вагонами. Так художник увидел захват КВЖД белокитайцами.

Один из первых подписанных инициалами Канторо­вича (Л. К.) рисунков посвящен проблеме разоружения. Молодая женщина (на ее платье написано — «Разоруже­ние») восседает на жерле орудия. Некоторые рисунки художник подписывал «L. К. ». 1 мая 1930 года в «Смене» появился рисунок-плакат на всю первую полосу. Огром­ная рука с кулаком, на который наткнулись фашисты, церковники и прочие вдохновители крестового похода против СССР. Через несколько дней художник изобразил британскую корону, по которой течет кровь индуса. Не­редко в «Смене» 1930 года под рисунками появляется подпись «Кзо». Эти рисунки, как удалось установить, также принадлежали Канторовичу.

По свидетельству В. Селиванова, рисунки Л. Канто­ровича казались ему и тогда более современными, чем работы других. За Канторовичем тянулись многие, его почерк всегда узнавали. Писатель А. Минчковский, начи­навший как художник, вспоминает, что вслед за Львом Владимировичем он стал подписываться «М32» и созна­тельно подражал признанному лидеру молодых. «Мы видели, что Лева идет вслед за Гроссом, повторяя его экспрессионистскую манеру. Но Гросс был слишком боль­шой величиной для нас. Мы же старались походить на нашего старшего друга, которому едва минуло два­дцать».

Содержание газет конца 20-х — начала 30-х годов на­поминает, сколь напряженным было военно-политическое положение советской страны. Книга-альбом Л. Радищева и Л. Канторовича «Будет война» (1931) стала для худож­ника продолжением его газетной работы, она связана с общими настроениями, отразившимися и в литературе, и во всей общественной жизни. Вспомним, что еще В. Маяковский видел, как «потянуло порохом от всех границ» (1927), что Мих. Голодный писал:

Книга «Будет война» — не только напоминание о пер­вой мировой войне, ее корнях, но и предостережение. В ней броские рисунки и выразительный текст.

На обложке книги — рисунок земного шара, в кото­рый судорожно вцепились, разрывая его на куски, руки-щупальца и хищные зубы. Справа на рисунке — две го­ловы, одна в каске, другая в цилиндре. В тексте выдерж­ки из газет времен мировой войны: выкрики немецких милитаристов монтируются с ироническими репликами Швейка и наивными недоумениями ремарковских сол­дат. Письмам немецкого рядового Шихтеля сопутствуют знаменитые слова Жореса: «Пуанкаре? Ну, это война!» (Напомним для характеристики времени, что «Правда» в 1930 году вновь напечатала памфлет М. Кольцова «Пуанкаре-война».)

Страшные цифровые итоги войны даны в книге вместе с сатирическими портретами социал-демократов, голосо­вавших за военные кредиты. Так читатель видит и тех, кто разжег войну, и тех, кто потворствовал военному по­жару. Недавнее прошлое и сегодняшний день оказались связанными между собой. Текст и рисунки отразили по­дробности военной и политической жизни в годы миро­вой войны и факты текущей международной политики. Здесь и в тексте и в рисунках использованы материалы прессы, телеграммы, радиосообщения. Авторы не претен­довали на какие-то открытия, главным для них была до­кументальная обоснованность, достоверность. Кажется, как в детстве, художник сделал квадратики, в которых давал картину в последовательности — эпизод за эпизо­дом. Солдат, безнадежно рвущийся из пут колючей про­волоки. Раненый русский матрос с повязкой на лбу: «Которые временные, слазьте!» Силуэты немецких рево­люционных рабочих, отбрасывающие гигантские тени. Пастор, призывающий школьников бороться с революци­ей и большевизмом; за спиной пастора—офицер. (Этот же офицер появляется и на других рисунках — характер­ное для художника стремление к развитию сюжета.) И еще, и еще — кадры газетной хроники. Молодой ки­тайский революционер, казненный чанкайшистами. И не­мецкий комсомолец, избитый полицейскими. И француз за тюремной решеткой: приговорен за антимилитарист­скую пропаганду среди рекрутов. И немецкие рабочие в схватке со штрейкбрехерами.

Авторы подчеркивали опасность фашизма, тень кото­рого уже нависла над миром. В тексте приводятся мили­таристские призывы Гитлера, еще только рвущегося к вла­сти, а на рисунках рядом изображены военный в каске с фашистским значком и штатский, у которого в каждом глазу по свастике. И у того и у другого страшные ноздри-дыры, напоминающие отверстия орудийного ствола...

Сегодняшнему читателю тексты и рисунки книги «Бу­дет война» не покажутся глубокими. По существу это иллюстрация газетных сообщении. Авторы не только сами работали в газете, но и черпали из нее материал. Для самостоятельного анализа событий молодым худож­нику и очеркисту не хватало ни общественного, ни жи­тейского опыта. Войну они сами не видели, но дух вре­мени уловили. В их работе подкупает убежденность, искренность, выраженная словами: «Массы трудящихся уже не должны быть застигнуты войной врасплох». Ради утверждения этой мысли и была создана книга.

Интересно свидетельство Л. Радищева о совместной работе с Л. Канторовичем над книгой «Будет война»: «Он не мог быть только художником, т. е. человеком, ко­торый, прочитав рукопись, делает в ней иллюстрации, он явно не помещался в это традиционное амплуа «худож­ник». .. Мы делали книгу вместе в полном смысле этого слова. Невозможно было определить, кто из нас автор, кто соавтор, да мы этим и не занимались. Я ему читал каждый кусок, он мне показывал эскиз каждого рисунка, иногда все это мы обдумывали заранее. Возникали, ко­нечно, и споры...»

Театральный художник Л. Канторович шел вслед за своим учителем М. Григорьевым. Политический карика­турист, он стремился походить на прогрессивных запад­ноевропейских художников-графиков той поры: Георга Гросса, Кете Кольвиц, Джона Хартфилда. Об этом сво­ем увлечении, особенно Гроссом, Канторович высказы­вался неоднократно. Патетика, лаконизм художников были ему по душе. Его привлекали подчеркнутая графичность, резкость светотеней. Плакатный характер этих работ позволял добиваться и психологических решений. Именно такой выразительности добился, например, Кан­торович в трагическом портрете убитого