спортсмена — крепкоплечего, высокого, подтянутого, как бы готового к любому состязанию».
Для понимания сущности Канторовича, всей его судьбы весьма важен один эпизод, ставший под пером Тихонова образом большой обобщающей силы. Через три десятилетия Тихонов вспоминает о своих прогулках с Канторовичем по предвоенному Петергофу, о том, как вели разговоры, касающиеся жизни и работы писателя. «Так, гуляя со Львом Владимировичем, мы обозревали причуды прошлого — все эти затейливые павильоны, фонтаны, каналы, беседки. И неожиданно наткнулись на след большой катастрофы. Молодой, сравнительно, дуб был поражен молнией, которая ударила в него так, что, омертвив хорошую, добротную ветвь, прошла по стволу в землю. Дуб выглядел странно. Одна сторона его зеленела, а другая была поражена смертельно.
— Смотрите, — сказал Лев Владимирович, — это сюжет для рассказа. Представьте себе писателя, который был очень молод и умер, скажем, неожиданно, ну, может быть, пожар на корабле или автомобильная катастрофа. А творчество его живет и все больше растет, зеленеет, как вторая половина этого дуба...
Так мы смотрели на этот дуб глазами мирных, еще ничего не подозревающих людей. Я вспомнил про эту молнию, когда после разгрома фашистов под Ленинградом шел по Петергофскому парку с боевым товарищем и мы увидели весь ужас, пережитый этим роскошным уголком, за которым так любовно ухаживали в дни мира лучшие садоводы.
Теперь сваленные деревья, спутанные проволокой, лежали, как трупы лесных солдат, по бокам развороченных аллей, пустые постаменты из-под статуй, заваленные грязным снегом каналы, развалины дворца и мотки колючей проволоки окружали нас. И я увидел тот дуб, который привлек наше внимание несколько лет назад. Я вспомнил наш разговор о судьбе писателя. Молния ударила точно. Писателя нет, — но книги, память о нем остались».[25]
Теперь уже нет и Тихонова. Но он жил и работал еще 40 лет после этого разговора. И мы знаем результаты его трудов. Николай Семенович был на 15 лет старше Канторовича. Но вот Ольга Берггольц, Юрий Герман, Александр Розен — ленинградцы, почти сверстники его. Они прошли через войну и написали лучшие свои книги. Их путь позволяет представить, как могло бы развернуться творчество Льва Канторовича.
Потерянного не вернешь, но вторая половина дуба живет и зеленеет. Остались книги, рисунки, письма, пример героической, яркой жизни.
А что последняя глава очерка о Льве Канторовиче столь коротка — виновата «молния» — тяжкий топор войны, от которого он и его боевые друзья заслонили многих из нас.
Книга окончена. Написана последняя глава. Но живет память о писателе-пограничнике. Каждый год 3 февраля, в день рождения писателя, в Светогорск, который он защищал в последнем бою, приезжает его вдова, собираются боевые друзья. Молодые воины Северо-Западного пограничного округа, родившиеся и выросшие в мирные годы, приезжают на встречу с ветеранами, слушают рассказы о жизни Льва Владимировича, о героях его книг. Ведь где-то в таких же северных лесах служил командир Лось, не так уж далеко отсюда был питомник сторожевых собак, знакомых нам по рисункам и рассказам Канторовича, по таким же тропкам неслышно уходили в дозоры питомцы полковника Коршунова. Не было в ту пору Закона о Государственной границе. Но слова — «граница на замке», «сторожевые границ» пришли оттуда, из двадцатых— тридцатых годов. И эту, неоконченную главу,— пишут другие. Пограничники, не знавшие войны, молодые литераторы, познающие трудную, суровую службу на границе. В феврале на севере глубокая зима. А в Киргизии, на другой заставе, где служили герои Канторовича, бегут ручьи. Их истоки — в горах, о которых писал и которые рисовал писатель и художник. Но главное — не эти ручьи, горы и степи — люди, продолжатели дела Кутана Торгоева, Александра Коршунова... Когда эта книжка придет в Киргизию, Льва Владимировича вновь вспомнят на далекой границе. Он был тогда чуть старше своих героев, но чувствовал себя среди них своим, ровней, был, как и они, комсомольцем, вместе с ними скакал на боевых конях. Многое вместила короткая жизнь. Три границы — северную, южную и западную. Полярные льды. Северные острова и Страну Восходящего Солнца. Жизнь эта — пример и урок, она учит: нужно каждый день жить так, чтобы он был наполнен работой, друзьями, любовью, всеми красками мира. Может быть, проживи Канторович длинную жизнь, он написал бы на склоне дней о своих друзьях, замечательных писателях, художниках, ученых, тех, кто потом вспоминал о нем. Но ведь и в их работе, творчестве сказалась эта дружба, эти встречи. В каждом из 20 миллионов, не пришедших с войны, был заключен целый мир. Мир Льва Канторовича был ярок, богат, глубок. Он раскрыл лишь малую часть своих сил и таланта. В наши дни многие лишь начинают жизнь в тридцать лет. Слишком долгим бывает вступление, «подготовительный класс». Сверстникам Льва Канторовича, его более молодым друзьям судьба не давала такого разбега. И они спешили. Это не было торопливостью. Чувство ответственности, чувство долга определяли лицо поколения. И хотя ушли «недолюбив, недокурив последней папиросы» — они остались. В нашем сознании. В наших делах. В новых главах неоконченной книги жизни.
![]()
Книга окончена. Написана последняя глава. Но живет память о писателе-пограничнике. Каждый год 3 февраля, в день рождения писателя, в Светогорск, который он защищал в последнем бою, приезжает его вдова, собираются боевые друзья. Молодые воины Северо-Западного пограничного округа, родившиеся и выросшие в мирные годы, приезжают на встречу с ветеранами, слушают рассказы о жизни Льва Владимировича, о героях его книг. Ведь где-то в таких же северных лесах служил командир Лось, не так уж далеко отсюда был питомник сторожевых собак, знакомых нам по рисункам и рассказам Канторовича, по таким же тропкам неслышно уходили в дозоры питомцы полковника Коршунова. Не было в ту пору Закона о Государственной границе. Но слова — «граница на замке», «сторожевые границ» пришли оттуда, из двадцатых— тридцатых годов. И эту, неоконченную главу,— пишут другие. Пограничники, не знавшие войны, молодые литераторы, познающие трудную, суровую службу на границе. В феврале на севере глубокая зима. А в Киргизии, на другой заставе, где служили герои Канторовича, бегут ручьи. Их истоки — в горах, о которых писал и которые рисовал писатель и художник. Но главное — не эти ручьи, горы и степи — люди, продолжатели дела Кутана Торгоева, Александра Коршунова... Когда эта книжка придет в Киргизию, Льва Владимировича вновь вспомнят на далекой границе. Он был тогда чуть старше своих героев, но чувствовал себя среди них своим, ровней, был, как и они, комсомольцем, вместе с ними скакал на боевых конях. Многое вместила короткая жизнь. Три границы — северную, южную и западную. Полярные льды. Северные острова и Страну Восходящего Солнца. Жизнь эта — пример и урок, она учит: нужно каждый день жить так, чтобы он был наполнен работой, друзьями, любовью, всеми красками мира. Может быть, проживи Канторович длинную жизнь, он написал бы на склоне дней о своих друзьях, замечательных писателях, художниках, ученых, тех, кто потом вспоминал о нем. Но ведь и в их работе, творчестве сказалась эта дружба, эти встречи. В каждом из 20 миллионов, не пришедших с войны, был заключен целый мир. Мир Льва Канторовича был ярок, богат, глубок. Он раскрыл лишь малую часть своих сил и таланта. В наши дни многие лишь начинают жизнь в тридцать лет. Слишком долгим бывает вступление, «подготовительный класс». Сверстникам Льва Канторовича, его более молодым друзьям судьба не давала такого разбега. И они спешили. Это не было торопливостью. Чувство ответственности, чувство долга определяли лицо поколения. И хотя ушли «недолюбив, недокурив последней папиросы» — они остались. В нашем сознании. В наших делах. В новых главах неоконченной книги жизни.
Приложения
Иллюстрации Льва Канторовича к изданию "Поход "Сибирякова" : альбом"( Москва-Ленинград, (1933)):
Профессор Отто Юльевич Шмидт - начальник экспедиции
капитан экспедиции В. И. Воронин
руководитель научной части экспедиции профессор В. Ю. Визе
радисты экспедиции Э. Т. Кренкель и Е. Н. Гершевич
боцман корабля Анатолий Загорский