она или нет, завершилась; проживи мы еще хоть сотню лет, мы больше никогда не увидим, как она выходит на Главную улицу и предлагает грязные услуги своих сыновей, презрительно подразумевая, что в них кто-нибудь нуждается, и воображая, что у каждого жителя Вакханаля такие же мысли, как у нее, пусть себе говорят, можно заполучить Сорвиголову к себе в постель один раз, а не повторять этот фарс семь ночей в неделю, не все же богаты как Крез, губы ее произносили: Доброго дня, но сердце твердило: Идите ко мне, милые денежки, не надо быть психоаналитиком, чтобы об этом догадаться, баба, помешанная на профите, которая никогда не спала ни с одним из своих сыновей, ведь все мальчики хотят переспать с матерью — все, кроме сыновей Капо, которые, впрочем, не брезгуют никем, они знали, что лучше ей воздерживаться, чем выложить хоть один сантим, она мечтала, чтобы ее похоронили вместе с ее капиталами и чтобы те не достались никому, так и было написано в завещании, но Капо выступил против, он не собирался потакать расхитителям могил, при жизни он, пожалуй, даже отправил бы мадам Капо на каторгу, но после ее смерти больше незачем гоношиться — лучше теперь переключить внимание на мадмуазель Робика.

О вкусах и цветах спорят, всегда найдется тот, кто назовет самого красивого паренька на свете страшненьким, но мадмуазель Робика — случай особый, с давних пор все единодушно считали ее безобразной, красота обладает собственным шармом, и в своем положении Робика научилась обходиться без парней, с четырнадцати лет она вкалывала в писчебумажном магазине за нищенскую зарплату, как тупая жертва эксплуатации, при том что этот магазин вряд ли достался бы ей в наследство, Робичиху оставляли одну с утра до вечера и с вечера до утра — чтоб мы так жили. Ну и ни в коем разе нельзя было гладить ее по волосам — в ладони оставалась целая пригоршня, Робичиха облысела еще в восемнадцать, но накопила на консультацию у сволоченского специалиста, который сказал, что это пустяки, гормональный дисбаланс или типа того, и выписал лекарство — вонючий лосьон, которым нужно было опрыскивать себя три раза в день, когда она случайно забывала окропиться, все это замечали — от нее по-другому пахло, над ней издевались, но лечение имело громадный успех, хоть и подействовало на все тело сразу, кожа загрубела и покрылась расщелинами, мадмуазель Робика пожаловалась, но сволоченский специалист возразил, что тут уж ничего не поделаешь, это наследственное, легко сказать — попробуй теперь выясни, кем были родители сироты и виноват ли слишком сухой вакханальский климат, а поскольку мадмуазель Робика вообще-то была ужасно рада, что у нее снова отросли волосы, и отстаивала свои права чисто для вида, рассчитывая получить в будущем скидку, то больше ничего не оставалось, пришлось переплатить, но домой она вернулась удовлетворенная, потом доктор Скот уверял, что, обратись она к нему, он сумел бы ограничить действие поверхностью головы, однако доктор блефовал, потому что во время этих событий еще не занимался практикой, а только учился на врача, так что не было и речи о том, чтобы кого-нибудь лечить, а если, несмотря ни на что, он кого-то и лечил, то только не мадмуазель Робика, которая была для него бедновата, а если бы даже он ее лечил, то уж точно не вылечил бы, ведь это же бездарь, которая ни разу никого не вылечила, простой сельский врач, сидящий на шее у больных и ни в чем толком не разбирающийся, дети у него жирные и от лекарств для похудения, которыми он их пичкает, только еще больше жирнеют, такой папочка вечно весь на нервах — клиенты желают ему поскорее загнуться от рака.

Мадмуазель Робика с годами не хорошеет, но деньги творят чудеса, мужчины ищут ее общества, а женщины, которые были соблазнительными в молодости, в свой черед подурнели, миллионов при этом не нажив, она долго ждала годины мести, и та наконец настала, вот только какой в этом прок? Ее лучшие годы были тоскливы, тут уж ничего не попишешь, теперь она, конечно, может пережить мгновения счастья, но в старости вкус у них совсем не тот, а состояние уходит лишь на расширение писчебумажного магазина, работы от этого прибавляется, а дополнительные барыши — безделица по сравнению с основным капиталом, и от того, что она теперь хозяйка, только хуже, просто она там изнывает и всё, каждое утро в пять уже на ногах и дожидается газет, которые привозят аж в восемь, но ей нужно успеть выбрать, во что сегодня одеться, ведь теперь у нее целый гардероб, успеть намазаться туалетной водой, которую Цуцик специально для нее заказал в Сволочене и которая ничем не пахнет, гораздо изысканнее того лосьона, каким она поливалась в шестнадцать лет, вечером она закрывается лишь в половине восьмого, случается, за целый день так ничего и не продав, но при этом устает еще больше, чем если бы осталась простой продавщицей, — в этой торговле сам черт ногу сломит.

Несмотря на свой возраст, она еще не замужем и никогда уже не выйдет, такова ее месть: мадмуазель Робика позволяет за собой ухаживать, кажется, что кубышка уже у вас в руках, но в самый последний момент поход в банк отменяется, ей хотелось, чтобы ее любили, когда она была бедна, но в ту пору для этого не было никаких оснований. Она тратит деньги на убогую жизнь, хоть и нельзя сказать, что банкноты, которые она дает Полю, выброшены на ветер, это второй сын Капо, она нарекла его своим возлюбленным и наделила почти исключительными правами, почти каждую ночь он проводит в «Лисятнике» и занимается не пойми чем, ведь шторы задернуты, да и во всяком случае с мадмуазель Робика, наверно, непросто целоваться после несчастного случая, когда она осталась без губ, которые сожгла своими же именинными свечами в тот самый день, когда ей исполнилось четыре года, так что пришлось ее рихтовать, причем неудачно, хирург был пьян или типа того, и она так напугала его своим видом, что он упал в обморок прямо во время операции и забросил это дело, ну и вот теперь ее зубы, справедливости ради, вставные, оголяются до самых десен, даже когда она не улыбается, но она улыбается, когда уславливается с Полем на улице о цене или из вредности приходит и отрывает вас от губ сына Капо, хоть это и случается, обычно она так не поступает, но раз уж она платит ему по твердой цене — зачем же себя обделять?

Беарну ничего нельзя рассказывать — Аженор тут же все повторяет, не попугай, а сорока, мгновенно растрезвонивает по всему Вакханалю о шашнях сыновей Капо, вместо того чтобы крутиться на своем насесте, весело выкрикивая «коко-коко», как у всех нормальных людей, этот вуайерист подбирается к комнате Беарна и подглядывает за голыми задницами, какую бы пользу ни извлекал из этого попугай, всякое