грозило, с учетом несовершеннолетнего возраста, до десяти лет лишения свободы.

— За что ты так жестоко избил отца? — задал вопрос судья.

— Маму он бил. Она сильно кричала.

Коллектив кондитерской фабрики выделил общественного обвинителя, наказав ему строго-настрого: «Пусть осудят, чтобы другим неповадно было, только проси суд, чтобы не лишали свободы. Так и скажи: «Довел пьяница-отец».

Поступило в суд и письмо работников автотранспортного техникума. В нем говорилось:

«В суде находится дело Баранова Василия, нашего выпускника. В техникуме он учился хорошо, получал повышенную стипендию. Он комсомолец. Это дисциплинированный, скромный, застенчивый подросток. Не было ни одного случая нарушения им трудовой дисциплины, его уважали в группе.

Но мы все знали, что в доме у него тяжелая обстановка: отец и мать алкоголики. И Вася стыдился этого, замыкался в себе. Преподаватели сочувствовали ему, старались помочь. Особенно он стал переживать в последний год, когда стал взрослым, когда надо было готовить и защищать дипломный проект. Не раз мы беседовали и с матерью.

Мы думаем, что преступление, совершенное Васей, — это результат длительного, систематического расстройства нервной системы, сильного душевного волнения. Мы просим отнестись к Василию гуманно, не лишать его свободы».

Письмо принесла классный руководитель, а до этого сама пришла в прокуратуру и просила следователя, чтобы ее допросили в качестве свидетеля и вызвали в суд.

— Не под силу подростку выдержать такую обстановку, которая сложилась в семье Барановых. За три года учебы мы не слышали от Василия даже резкого слова… Все, что с ним произошло, — следствие нервного срыва…

Педагог очень волновалась, говорила так, будто на скамье подсудимых не бывший учащийся, а близкий, родной ей человек.

И опять притихший зал слышит слово, которое в суде повторяли один за другим все одиннадцать свидетелей, выступавших по делу.

— Довели! — говорит сестра Баранова-старшего.

— Довели, — подтверждает бабушка подсудимого. — Вася писал нам в деревню: «Приезжайте скорее. Они опять пьют».

С подобными письмами обращался он и к другим родственникам. Эти короткие письма взывали о помощи. Вот, может быть, тогда и надо было изолировать мальчишку от родителей, чтобы не отравляли они детство единственного сына. Но родственники, в лучшем случае, приезжали, журили пьяницу отца, и стыдили мать, и уезжали, фактически оставляя Василия наедине с собой.

И он замкнулся, замолчал: стоит ли писать, на кого-то надеяться, если все остается по-прежнему… Добавлялись лишь отцовские упреки: «Зачем писал, щенок! Не они, а я тебя кормлю!»

В центре большого города, в многоэтажном доме произошла эта трагедия. Кто в ней виноват? Я ищу ответа на вопрос в показаниях и соседей — тех, кто жил с Барановыми на одной лестничной площадке, за стеной их квартиры или этажом ниже. Люди как люди. Николай Васильевич из соседней квартиры — заместитель директора одного из заводов. Человек степенный, солидный. Он авторитетно заявил суду:

— На месте Василия никто не выдержал бы. Парень он тихий, скромный. Если бы не он, то кто-нибудь из родителей давно погиб бы в пьяной драке. Василий разнимал их, уговаривал, упрашивал…

Мария Федоровна, проживающая этажом ниже, рассказала, что неоднократно поднималась к Барановым, взывая к их совести:

— Почему у вас постоянный шум и стук? Потолок у нас уже в трещинах.

Баранов-старший издевался: у него, мол, очень болит желудок, вот он и бегает по квартире, чтобы облегчить боль. Жена его молча отходила от дверей, а Василий старался все реже и реже показываться на глаза соседям. Ему было стыдно за родителей.

* * *

Судьи удалились в совещательную комнату для вынесения приговора. Низко опустив голову, продолжал сидеть на скамье подсудимых Василий. Высокий, худой, очень похожий на мать, сидящую на другой скамье. Такой притихшей и оробевшей раньше ее никто не видел.

Долго совещались судьи. Тщательно взвесив все то, что было за и против подсудимого, они пришли к выводу, что он совершил преступление в состоянии внезапно возникшего сильного душевного волнения. Учтя все обстоятельства дела, суд приговорил Василия Баранова к двум годам лишения свободы условно.

Трагедии, происшедшей в доме № 49, могло не быть, если бы родственники подсудимого, соседи Барановых не считали все, что происходило в семье Василия, чисто «семейным делом».

ЕХАЛ СОЛДАТ ДОМОЙ

Тяжело шоферу на дорогах Тянь-Шаня. Непросто взять подъем или преодолеть крутой спуск. Но не это волновало солдата. Если б генерал узнал о прошлом своего шофера, то, наверное, ездить с ним не стал. Родителям и особенно брату Борису Николай строго-настрого наказал никому не давать его адрес. Уж очень дорого ему было доверие человека, прошедшего фронтовыми дорогами от Москвы до Берлина, доверие крупного военачальника — одним словом, их генерала.

Дорожил он и службой в рядах Советской Армии. Помнил все время, как не хотели призывать его в армию. Райвоенком прямо сказал:

— Служба — почетная обязанность, а ты имеешь судимость…

Дело дошло до областного военкомата. Трижды сам Николай приходил — не помогло. Многие просили за него. Даже бабушка, старая учительница, пошла к военкому. О чем говорила она — никто не скажет. Может быть, рассказала, каким невозможным был один из ее учеников, сколько перетерпела она от него, а теперь вот живет на улице, носящей имя этого Жени, геройски погибшего на фронте. Наверное, рассказала, что в ее квартире рядом с портретом погибшего сына висит портрет этого ученика в летной форме. Он погиб 17 января 1943 года, а фотокарточку прислал своей учительнице незадолго до гибели. Она всегда повторяла, что за человека надо бороться, так как дороже человека нет ничего.

Вот и внук Коля запутался, заврался. Родителям говорил, что пошел ночевать к бабушке, а сам — кражи совершал. Но ведь это от мальчишеской несерьезности, у него есть и хорошие задатки.

…Звонили телефоны на столе военкома, в приемной ждали люди. Какой-то молодой лейтенант проворчал: «Ходят тут всякие старушенции, мешают работать. Сидели бы дома. Из-за такой вот бабули автомашина простаивает».

Спокойно ждал своей очереди немолодой капитан. У него тоже было важное дело, но он считал, что если облвоенком долго и внимательно слушает — значит, дело говорит эта женщина. Капитан подумал: «Спешим, торопимся — всем некогда, А ведь человека тоже выслушать надо — пусть он откроет душу. Не каждый день кричат о помощи. Вот и бабушка, может, ночь не спала, чтобы решиться отнять время у