вообще легла туда — с ее-то ненавистью к подобным местам? И почему, прекрасно зная, что в последние годы Джинни и мать относились друг к другу не лучше, чем Моисей и фараон, она просит Джинни приехать?

Прежде чем совсем отказаться от полетов, мать регулярно совершала деловые поездки. Майор рассуждал так: если они будут летать на разных самолетах, то в случае гибели одного другой останется на земле и продолжит семейные дела.

— Ты не боишься, что один из твоих чемоданов улетит в Де Мойн? — спросила как-то под вечер Джинни, провожая мать в аэропорт, чтобы успеть на рейс, которым всегда летал майор. Они ехали в огромном черном «мерседесе». Мать очень любила этот автомобиль, и Джинни подозревала, что она «тренируется»: он напоминает ей катафалк.

— Не спрашивай меня. Спроси отца. — Мать закрыла глаза в предвкушении аварии от того, что Джинни заговорила при таком скоплении машин. Мать всегда говорила эти слова, если предмет разговора казался ей не стоящим внимания, и даже когда отец умер, она не изменила своей привычке.

— Сама не знаю, зачем мне все это нужно, — пробормотала она. — Мне будет незачем жить, если папин самолет разобьется.

— Ты бросишься в погребальный костер, — не удержалась Джинни. — Как безутешная вдова. — Ей совсем не хотелось издеваться над матерью, но казалось несправедливым, что она должна во всем потакать ей только за то, что та стирала ее грязные пеленки и вообще живет вместе с ней уже 18 лет. В конце концов, должна же быть свобода личности!

— Да, наверное, — вздохнула мать. — И не думаю, что это такой уж плохой обычай.

— Еще бы, — фыркнула Джинни. — Тебе не надоело, мама?

— Надоело?! — Мать сделала ногой движение, словно тянется к тормозу.

— Пожалуйста, мама, я очень осторожна за рулем! Неужели в твоей жизни нет ничего более важного, чем мертвые предки?

— Меня действительно не все в этой жизни устраивает. Но, по-моему, это совершенно нормально.

— Но если единственное, что тебя интересует, — это огромная семья на небесах, почему ты к ним не присоединишься? Что удерживает тебя здесь?

Мать внимательно посмотрела на дочь и искренне призналась:

— Это свойство характера. Разве имеет значение, чего я хочу? — Как поняла Джинни из ее дальнейшего объяснения, человеческая душа — это зеленый помидор, который должен созреть под солнцем земных страданий, прежде чем боги соблаговолят сорвать его и использовать для своих целей. Для восемнадцатилетней девушки в этих рассуждениях было мало смысла.

Через несколько лет мать очень удивила Джинни своей просьбой: «Обещай, дочка, что избавишь меня от мучений, если я заболею и стану умирать медленной смертью». От неожиданности Джинни не нашла что ответить. Конечно, в каштановых волосах появились седые прядки, а в уголках глаз — морщинки, но мать выглядела по-прежнему молодой и подтянутой. С бессердечием молодости Джинни в конце концов рассмеялась: «Успокойся, мама! Несколько лет у тебя еще есть!»

— После тридцати все клонится к закату, — печально проговорила мать. — Все постепенно умирает.

Да, одиннадцать лет назад мать не была в восторге от этой жизни. Интересно, думала Джинни, не отрывая глаз от неоновых букв, как она относится к ней теперь?

«Ничего серьезного», — написала соседка миссис Янси. Но при чем же тогда больница? Насколько тяжела мамина болезнь? Эти мысли, жужжавшие в голове, как пчелы, на какое-то время отвлекли Джинни от невеселых мыслей «как выбраться живой из этого летающего саркофага?». Она не знала, чего хочет от жизни. В детстве все было проще. А теперь она взрослая, недавно отметила свое двадцатисемилетие, но совершенно не знает, как жить. Все события в ее жизни напоминали станции пересадки: с одним покончено, другое — в тумане. Единственное преимущество своей взрослости она видела в том, что могла есть на десерт все, что захочет.

Назойливые стюардессы предлагали значки, сувениры, старые флажки и старались хоть чем-то привлечь пассажиров. Придется воспользоваться гигиеническим пакетом, решила Джинни, а потом попросить одну из них отнести его. Больше к ней приставать не будут.

Рядом с Джинни сидела белокурая двухлетняя малышка. Она вертелась из стороны в сторону, то расстегивая, то застегивая привязной ремень, толкала столик Джинни, а потом высыпала на него содержимое своих карманов и торжествующе посмотрела по сторонам, ожидая одобрения. Этого оказалось мало: она сняла туфельки, надела снова, но не на ту ногу, и стала бренчать крышкой пепельницы. Такую неуемную энергию, подумала Джинни, нужно подключить к двигателям, чтобы сэкономить горючее, иначе девочка не успокоится, пока не разломает самолет.

Она не сразу поняла, почему малышка так действует ей на нервы. Все дело в прошлом. Как все, перенесшие ампутацию, чувствуют какое-то время потерянную руку или ногу, так Джинни переживала отсутствие Венди. От разочарования, что рядом не дочка, а совсем незнакомая девочка, ей стало больно. Венди в Вермонте, со своим отцом — ублюдком Айрой Блиссом, в жизни которого нет больше места дня развратной жены.

Самое обидно, мрачно подумала Джинни, что она вовсе не заслуживает репутации развратницы, которую ей приписывают. Очень легко относясь к сексу, она тем не менее всегда придерживалась моногамии. Всю жизнь, как собака, была верна одному хозяину — до того самого вечера, когда у ее бассейна появился голый Уилл Хок. И даже тогда ее неверность мужу была только духовной, не физической, — хотя Айра ни за что не поверил бы в это, потому что застал их в весьма недвусмысленных позах, которые иначе как совокуплением не назовешь.

Интересно, откуда у нее эта верность? Врожденная? Или ей еще в детстве так прочистила мозги мать, для которой не было ничего слаще, чем броситься в погребальный костер мужа? А может, эта верность — результат практичности? Зачем кусать руку, которая тебя гладит? С таким воспитанием, как у Джинни, женщины обычно молят небеса о мужчине, к которому можно прильнуть как к единственному покровителю и повелителю. Люди судят о мужчине по его окружению, а о женщине — по мужчине, который ее содержит. Или по женщине, которая ее содержит, как в случае с Эдной.

— У вас есть дети? — с улыбкой спросила мать девочки.

— Да, — с гримасой боли ответил Джинни. — Дочка. Такого же возраста.

— Отлично, — оживилась женщина. — Тогда вам пригодится вот это. — Она достала из сумочки крокодиловой кожи два листочка и стала списывать что-то с одного на другой. Потом перечитала написанное и протянула Джинни.

— Смешайте 2 столовые ложки муки с 1 столовой ложкой соли, добавьте немного воды, 2 чайные ложки растительного масла,