наследственная. Во всяком случае, в нашей семье, похоже, это было именно так. Мамины предки занимались земледелием или вкалывали на шахтах и вкладывали деньги, — а большинство из них были совсем не богаты, — в то, чтобы о них помнили потомки. Самые ухоженные могилы, тщательно выделанные урны, подстриженные деревья и памятники с уверенно указывающей в небо рукой неизменно принадлежали моим предкам.

А эпитафии? «Остановись и посмотри, раз проходишь мимо. Где ты сейчас, там был и я. Где я сейчас, там будешь ты. Готовься последовать за мной». Но вершиной семейного творчества считалась та, что принадлежала маминой прапратетке Хетти. У мамы был черный блокнот с отрывными листами, куда она записывала свои будущие эпитафии. Победителем (по крайней мере, когда я уезжала учиться в Бостон) была вот эта: «Жизнь трудна и холодна. Ищите убежище в церкви. Не грустите обо мне: тела мрак — души рассвет».

Если мама не сочиняла эпитафию, значит, составляла график своей похоронной церемонии. «Послушай, Джинни, — сказала она мне, когда я играла около ее письменного стола из красного дерева, одевая для поминок в черный креп свою куклу. — Как ты думаешь, «Наш Бог — могучая крепость» исполнять до или после «Бог — наше убежище»? — Я подняла голову. — Не забудь, дорогая, — строго продолжала мама, — сценарий моих похорон лежит вот здесь, в этом ящике».

Ее очень беспокоило, опубликует ли «Ноксвилльский часовой» некролог о ней. Я привыкла к таким разговорам и переживаниям. Когда мои однокурсники в университете Уорсли страдали на лекциях по физиологии, я совершенно спокойно составляла на полях тетради приглашения: «Майор и миссис Уэсли Маршалл Бэбкок из Халлспорта, Теннесси, и Хикори, Виргиния, имеют удовольствие сообщить о помолвке их дочери Вирджинии Халл Бэбкок с Клемюэлом Клойдом…» Годы спустя, когда время стерло в пыль эти наброски и поменяло имя Клема Клойда на Айру Блисс, я обнаружила, что «Бостон Глоуб» не напечатал бы их, несмотря на то, что я регулярно читала эту чертову газетенку каждое воскресенье в течение двух лет, проведенных в университете. Я понимаю мать. Ей ничто не принесло бы большего унижения, чем отказ «Ноксвилльского часового» печатать некролог.

Глава 2

Суббота, 24 июня.

Пошатываясь от выпитого мартини, Джинни пробралась к своему месту около запасного выхода. Она храбро пошутила, стараясь, чтобы ее слова прозвучали как можно легкомысленней:

— Не думает ли кто-нибудь захватить самолет?

— Поверьте, милая, нужно быть законченным идиотом, чтобы захватывать самолет, направляющийся в Теннесси, — не поднимая головы, ответила стюардесса.

Одно дело — знать о смерти, и совсем другое — смириться с ней. Всю жизнь Джинни втайне радовалась, читая об авариях самолетов, что смерть снова промахнулась.

Она вытащила из кармашка на переднем кресле пластиковую карточку и начала изучать инструкцию, как пользоваться запасным выходом. Впрочем… Ей пришло в голову, что, если действительно придется им воспользоваться, она просто оцепенеет от ужаса и ее растопчут обезумевшие пассажиры. Скорей всего, предусмотрительные люди не торопились занимать место около запасного выхода потому, что знали то, чего не знала она: вероятность того, что потребуется им воспользоваться, меньше вероятности его самопроизвольного открытия. Тех, кто сидит рядом, попросту вынесет в тропосферу.

И все-таки Джинни понимала, что не способна устоять против соблазна устроиться поближе к люку. Глаза других пассажиров, как и положено, уставились в журналы, а она не могла оторваться от ярких неоновых букв «Выход». Когда в детстве по субботам она ходила с майором на фильмы о ковбоях, они всегда занимали места у выхода — вдруг кинотеатр загорится. Майор рассказал ей о пожаре в бостонском театре, когда какой-то кретин прокладывал себе путь к выходу через истеричную толпу, размахивая длинным охотничьим ножом. С тех пор она не могла смотреть кино, слушать лекцию или лететь в самолете без приятного свечения рядом с собой слова «Выход». Так обычно не может спать без ночного светильника ребенок.

Стройная стюардесса, легкомысленно улыбаясь, продемонстрировала желтые кислородные маски и объяснила, как пользоваться запасным выходом. То, что на сиденье лежала надувная подушка, было очень слабым утешением. Массивные горы Виргинии, конечно, заставят двигатель дрогнуть, и самолет устремится вниз, как подбитая птица. Джинни вздохнула. Море лежит к востоку миль за триста от гор. Зачем же в горах надувная подушка? Она представила себя плавающей на этой подушке в море из крови, бензина и мартини.

В зале ожидания перед посадкой Джинни пристально вглядывалась в лица пассажиров, стараясь угадать: с кем свела ее судьба? Она никогда не понимала, по какому принципу фортуна выбирает самолеты, которым суждено попасть в аварию: потому ли, что в них летят настоящие негодяи, или потому, что те, кому еще предстоит выполнить на этой земле свою миссию, остались внизу? Так или иначе, она внимательно разглядывала своих товарищей по глупости, выискивая откровенно мерзких типов, и, к своему облегчению, увидела трех малышей.

Пассажиры этого летающего серебристого гроба тоже следят за ней, подумала Джинни, встретившись взглядом с решительного вида дамой в безвкусном платье. Она смотрела на Джинни так пристально, что не было никаких сомнений: она догадалась, что Джинни уже порвала все узы, связывающие ее с нормальной жизнью. Кто из участниц ассамблеи домохозяек, с шумом рассевшихся по своим местам, потребует парашют, чтобы спуститься прямо в торговый центр Нью-Джерси? В чьей хозяйственной сумке лежит бомба, завернутая в невинную обертку от подарочного набора или спрятанная в коробку из-под соуса к спагетти? Джинни частенько думала, что ей следовало бы самой протащить на борт бомбу, потому что вероятность того, что в самолете найдется еще одна такая психопатка, очень мала.

Джинни подозревала, что они все следят друг за другом, как домохозяйки в очереди у мясного прилавка в супермаркете.

Что ж, по крайней мере, до сих пор она благополучно летала в самолетах, напомнила себе Джинни. Не то что мать, которая из страха умереть среди чужих («Это так вульгарно, Джинни!») за последние несколько лет почти не выходила из дома. Что чувствует она теперь, истекая кровью, как перезрелый помидор, среди чужих людей в больнице? «Нарушение кровообращения» — так назвала ее болезнь миссис Янси в своем письме, приглашая Джинни побыть с матерью, пока она съездит к Земле обетованной. «Ничего серьезного», — уверяла она в письме. Мать считала, что скоро выйдет из больницы. Но если это так, почему она