========== Прорва. Привилегии Главы гарема ==========

— Я все слышу, мой воин: ты идешь мимо, — раздалось через весь коридор голодное рокотание главной самки. Сумрак замер на лестнице. Можно было проигнорировать, но… Наверное, не стоило. Он отозвался умиротворяющим ворчанием и, спустившись к началу пролета, завернул к покоям Прорвы.

— Я здесь, моя прекрасная Госпожа, — смиренная фигура охотника показалась в дверях. — Но прояви немного терпения, твой самец только с дороги. Позволь, я прежде оставлю броню и омою тело, а уже потом войду к тебе, дабы не оскорблять своим видом…

Он поднял на супругу вопросительный взгляд. Прорва, вальяжно раскинувшаяся на своем обширном темном ложе, лишь молча сделала повелительный знак рукой, четко давая понять, что она не намерена ждать и хочет близости немедленно.

— Как пожелаешь, моя грозная жена, — склонив голову, Сумрак переступил порог, и тяжелый занавес, с тихим шорохом опал за его спиной. В покоях Главы гарема всегда царила полутьма и прохлада, даже сейчас, когда за окном играл всеми возможными красками яркий летний день, сюда, точно в глубокую пещеру, проникало ничтожно мало света.

Самец медленно подошел к партнерше, что всем своим видом не уставала демонстрировать себя хозяйкой положения, и на мгновение вновь испытал под ее внимательным и требовательным взором знакомую оторопь. Все было почти, как тогда, год назад…

Прорва уже успела скинуть доспехи, и в настоящий момент величественную наготу ее большого, мощного тела прикрывала лишь длинная, ниже щиколоток, юбка с запахом — традиционная одежда Матриархов. Прежде Сумрак не видел старшую самку в подобном облачении, и, надо сказать, оно делало ее еще внушительнее и старше. Рядом с Прорвой сын Грозы чувствовал себя вечным мальком. Даже теперь, со статусом Высшего, с невероятной победой за плечами, с достойными трофеями, принесенными в дар гарему. И это чувство… Его слишком сложно было выразить словами. Перед Сумраком была самка, намного крупнее его, такая особа могла легко его изувечить или даже убить, будучи в дурном настроении. Он, разумеется, знал, что подобного не случится, однако ощущение опасности в присутствии суровой дочери Свободы, все равно не покидало ни на минуту. И одновременно он ощущал ее возбуждающий запах, теряя волю, разум и страх от все больше разгорающегося с каждой минутой желания. Эти две, на первый взгляд, прямо противоположные стороны одних и тех же отношений заставляли всякий раз словно бы просить у Прорвы милости, надеясь, что Госпожа будет снисходительна и допустит к себе, но, при этом, не ожидая от нее ни уважения, ни, тем более, нежности. А Прорва, в большинстве случаев, полностью оправдывала производимое впечатление. Спаривание с ней несло унижение и боль, но, вместе с тем, воспринималось как высочайшая награда. Точно так же сражение с Королевой улья, представляя собой смертельную опасность, являлось великой честью для любого из воинов… И, точно так же, как Священную Дичь, Прорву можно было победить, если достаточно набраться смелости. С той разницей, что в схватке с Жесткачом единственным возможным исходом была смерть: дичи или охотника. В схватке с Главой гарема исходов имелось два: полное и безраздельное удовлетворение самки либо ее безграничный гнев. И второго иногда приходилось опасаться больше, чем смерти, ибо смерть от удара Священной Дичи наступает быстро и навсегда, а гнев Матриарха, чьи знаки оказались неверно истолкованы, может длиться, длиться и длиться…

Тем не менее, воин был обязан рисковать каждый раз, и каждый раз прилагал все усилия, чтобы старшая самка оставалась довольна, ибо Глава гарема обладала исключительным правом на доступ к его телу. Только после того, как ее потребности утолялись сполна, остальные жены могли рассчитывать на внимание самца — разве что, сама Прорва могла распорядиться иначе, а она это делала нечасто. Вот и теперь, после всех выпавших на долю молодого охотника испытаний, он даже не мог сразу воссоединиться со своей возлюбленной, так как на пути, будто последний рубеж, высилась властная фигура старшей дочери Свободы…

Остановившись перед ложем супруги и стараясь не делать резких движений, дабы не провоцировать самку раньше времени, Сумрак аккуратно положил свою маску в стенную нишу и потянулся к нагруднику доспехов. Внезапно Прорва издала низкий грудной рык, одновременно начав неспешно и угрожающе подниматься. Самец на мгновение застыл с крепежным ремнем в руках, а затем покорно отпустил его. Глава гарема встала с ложа и подошла к воину вплотную. Тому ничего другого не оставалось, кроме как вытянуться перед ней, будто перед командиром на корабле, и ждать…

Прорва взяла его за горло над горжетом — неожиданно легко, не пытаясь, по своему обыкновению, сдавить или поранить — и приподняла голову самца, вглядевшись в те изменения, что произошли с его лицом. Ее выражение при этом оставалось непроницаемым, не виделось в нем ни презрения, ни одобрения, ни разочарования, ни сострадания. Но и безразличием то, что отобразилось в светло-желтых, чуть мерцающих глазах, назвать было нельзя.

— Ты прикончил Королеву, чтобы впечатлить меня? — первые слова прозвучали от нее, спустя достаточно долгое время. Голос самки был ровным и спокойным, и сказанная фраза являла собой даже больше не вопрос, а констатацию.

— Я обещал добыть для тебя достойный трофей, и я исполнил свое обещание, — ответил сын Грозы, не отводя от супруги прямого взгляда.

— И не испугался?

— Настоящий охотник не ведает страха.

— Это было слишком опасно.

— Ты опаснее Королевы, моя Госпожа…

На этот раз Прорва промолчала, лишь в мимолетной улыбке шевельнула максиллами и, склонившись над самцом, жарко выдохнула ему в лицо.

— Я готов выполнить все твои желания, — рука Сумрака осторожно поднялась, и пальцы слегка коснулись груди самки, медленно соскользнув вниз. Хватка на горле нехотя разжалась, и Прорва отступила назад.

— Я помогу тебе снять доспехи, — внезапно заявила она.

Не дожидаясь согласия самца, дочь Свободы принялась с поразительным знанием дела отцеплять с него элементы брони и без всякого почтения бросать их вниз. Сумрак продолжал стоять, не шелохнувшись. Второй раз в жизни его раздевала самка… Но тогда, с Грезой, ощущения были совершенно иными. Грезе он поддавался, великодушно позволял играть с собой, направляя ее действия и контролируя ситуацию, Прорва же сейчас снимала с