- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (116) »
запомнивший, конечно,
Оставивший незримый след,
У скал Курильских,
как очнется —
Вдруг бережно щеки коснется
Через каких-то
двадцать лет.
А. Еременко КРАСНАЯ РАКЕТА Повесть
КОГДА КАПИТАНУ ТРУДНО
Если рассудить, то у земного шара, как и у любого другого шара, нет ни верха, ни низа. И все же судно на восьмидесятые сутки рейса, обогнув с востока мыс Доброй Надежды, поднимается именно вверх. Гул машины кажется усталым, винт под кормой вспарывает воду с натугой, будто в лопасти вцепился сам Нептун. Капитан танкера «Воронеж» Иван Карпович Тулаев, кареглазый мужчина с густыми темными волосами ежиком, сидел в каюте за письменным столом и прислушивался к шелесту воды за бортом. В июле Южная Атлантика спокойна. И места здесь пустынные, без встречных и поперечных. От Кейптауна капитан проложил курс ближе к африканским берегам в надежде повстречать советский промысловый траулер и раздобыть рыбки к оскудевшему столу. Тихо. Спокойно. А на душе у Ивана Карповича тревожно. Печень небось виновата. Разболелась — спасу нет. Настроение портит. Пора на чай в кают-компанию спускаться, а не хочется. Командиры привыкли видеть его веселым, быстрым на шутку, по-мальчишески озорным. Капитан поднялся и подошел к лобовому иллюминатору. Слева от яростного тропического солнца бежала к судну дорожка сверкающих бликов. Смотри, какой добрый и красивый океан! Прозрачный, светло-голубой, с четкой линией горизонта впереди. Радуйся, капитан! Радоваться не хотелось. Наоборот. Тулаев подумал о равнодушии океана к большим и малым человеческим бедам, о его затаенном коварстве, о жертвах, которые обрели вечный покой в прохладной бездонной синеве. Беспричинная тревога добралась до сердца и сжала его недобрым предчувствием. Зазвонил телефон. Тулаев вздрогнул и снял трубку. Из нее послышался деликатно приглушенный бас четвертого помощника Максакова: — Иван Карпович, вы не отдыхаете? К вам можно? — Можно, — ответил Тулаев, хотя предпочел бы обойтись без визитеров. Утешало одно: Максакову с шестнадцати на вахту, разговор обещал быть непродолжительным. Максаков принес на подпись судовые роли для порта выгрузки. «Ого! Вот это оперативность! До Ростока еще топать и топать», — подумал капитан. Подписывая бумаги, он обратил внимание на осторожное дыхание четвертого помощника над ухом и понял, что предстоит разговор. Судовые роли — повод, демонстрация трудолюбия. — Иван Карпович, не пора ли Фадея Фадеевича в третьи помощники перевести? — забирая бумаги, прогудел Максаков. Еще не до конца веря в возможность такого нахальства, Тулаев наивно спросил: — А кто это? — Я, — без тени смущения пояснил Максаков. — Фадей Фадеевич, экзамены придется сдавать. — Сдам. Готов хоть сейчас. Можно было взорваться и напомнить бывшему боцману, как тот, пробиваясь в командный состав, измором взял капитана-наставника, что по-английски он вместо «йес» до сих пор говорит «эс» (осел), что в штурманском деле кулаки-кастрюли скорее помеха, чем достоинство, но Тулаев сдержался и, не скрывая иронии, спросил: — До чая думаете уложиться? — Ну зачем? Можно вместо чая. — Ладно, садитесь. С чего начнем? — С техники безопасности. — Прекрасно! Как проверяется подвеска для работы за бортом? — Вопрос: как проверяется подвеска? — Сквозь тропический загар на лицо Максакова, похожее на круглую шайбу, от умственного напряжения моментально прорвался пот. — Берем, значит, мы ее… эту самую… подвеску… Фадей Фадеевич посмотрел на сверкающий белизной подволок капитанской каюты. Его работа! Потом мельком глянул в лицо Тулаева и, не найдя на нем и грана сочувствия, громко понес околесицу. Максаков изобретал правила проверки в течение двадцати минут, а капитан уныло размышлял: и почему подчиненные так нещадно эксплуатируют его безотказность? Другой на его месте на второй минуте максаковской ахинеи послал бы его к чертовой матери. Или еще дальше… К чертовой бабушке! Сколько времени ухлопал Тулаев, обучая Максакова английскому языку! Десятки хороших книг остались непрочитанными. И другие командиры с ним возились. Натаскали! А результат? Одним хорошим боцманом в пароходстве стало меньше, зато прибавился плохой штурман. И не скажешь ведь ему. Обидится!Капитан упорно не отрывал глаз от полированной поверхности стола. Когда Фадей Фадеевич пошел на второй виток изобретательства, голос его стал сдавать. Появились нотки неуверенности, тревожные взгляды на часы. До заступления на вахту остались считанные минуты. Максаков пропотел до темных пятен на рубашке. — Все, — сказал он, будто якорь отдал. Тулаев молча достал из стола справочник по технике безопасности, не спеша нашел страницу, подчеркнул нужный текст карандашом и показал его Максакову. Правило проверки подвески уместилось в двух строчках. Вопреки ожиданиям Фадей Фадеевич не стал спорить. Время поджимало! Он взял справочник, пообещал изучить его от корки до корки и прийти сдавать… после ужина. — После ужина — кино, — напомнил Тулаев. — Обойдемся без кино, — заявил Максаков, зная, что последнее время капитан перестал смотреть старые кинофильмы. — Дудки! — вспылил наконец-то Иван Карпович. — Сегодня я иду в кино. А вам на вахте надо не к экзаменам готовиться — вперед лучше смотреть. Столкнемся с кем-нибудь — не оправдаетесь, что технику безопасности изучали. — С кем столкнемся, Карпович? В океане пусто, хоть шаром покати, — примирительно пробурчал Максаков. Какой боцман был! Стенька Разин… Ради флотских традиций он не одну бы персиянку за борт бросил. Когда Фадей Фадеевич ходил в боцманах, танкер блистал чистотой. Палубная команда в нем души не чаяла: уважают матросы крепкую физическую силу. Зачем его в штурманы понесло? К власти рвется. Так, без настоящей учебы, буром, и в капитаны выбьется. Раздосадованный капитан не пошел в кают-компанию. Он приготовил в буфетной кружку крепкого чая и выпил его в грустном одиночестве. Расклеился в тридцать пять лет! Ну как тут не позавидовать стармеху Диомидову, который в свои шестьдесят с хвостиком носится по судну как заводной! Воспоминание о Диомидове, который вот-вот должен принести на подпись машинный журнал, вызвало у капитана новый разлив желчи. Не повезло ему на стармеха. Не повезло! Когда назначили капитаном на «Воронеж», так гордился