петля. Даже по личной просьбе я в нее не полезу.

  - Хорошо! Рыс, перо и бумагу!

  - Слушаюсь.

  - Нет... сядь там, и пиши сама, под диктовку. Я распишусь и поставлю печать. Будет вам и приказ и подорожная. Деньги выдаст помощник, он же вам и откроет ворота. Учтите, в историю посвящены пятеро - все, кто в этой комнате и мой сын.

  - Что за ценный груз с теми путниками?

  - Если вы их найдете - узнаете. Не найдете, значит и незачем вам знать. Карты возьмете с собой. Все.

  - Все?! - Аверс не скрыл изумления.

  - Да все! Чтобы не заблудились, - тихо добавил комендант, и довольно зло процедил потом: - форму не брать, одеться без знаков отличия. Вы путники, едете куда-нибудь домой на север. Старик и девчонка мало привлекут ненужного внимания даже в той глуши, через которую предстоит ехать. Вам обоим достаточно этого объяснения, почему никого, кроме вас я послать не могу?

  Он вперил взгляд в меня, хотя я и рта не раскрыла ни с одним вопросом. Я держала наготове перо, а Ут-Фубер, не сводя глаз, сказал:

  - За карты Рыс отвечает головой. За сохранность каждой бумажки, даже любого уголка. А Аверс отвечает головой за ее голову. В приказе можно этого не писать, но я уверен, что всю важность вы поняли. Пиши...

  Уткнувшись в чистый пергамент, я вывела следующие строчки:

  "Приказываю оружейнику Аверсу Итту и писцу по кличке Рыс покинуть замок Неук девятнадцатого числа десятого месяца пятого года с начала десятого столетия для выполнения государственного поручения. Сей приказ и его исполнители должны вернуться на место своего распределения не позднее первого числа первого месяца шестого года с начала десятого столетия.

  Комендант замка Неук, наместник и вассал Его Королевского Величества - Ут-Фубер".

  - Поставь дату и неси для подписи. - Широко расчеркиваясь, он пробурчал: - я бы послал с вами еще человека, но... не могу.

  Приложив печатку, свернув лист, комендант протянул его Аверсу.

  - Подорожную составит мой сын. Лошадей соберет тоже он. Идите, поспите перед дорогой, и удачи вам.

  Глава вторая

  Приказ нельзя было обсуждать. Поэтому, когда я явилась пред ясными очами Соммнианса, я даже не могла сказать ему, что уезжаю. Лекарь был немногим старше меня, я это чувствовала, хоть и не знала своего возраста точно. И он был красив. Не столько чертами, которые сами по себе были невыразительными, обычными, сколько яркостью голубых глаз. Темноволосый, с оливковой кожей южанина, невысокий и широкий в кости, он с закрытыми глазами производил одно впечатление: порывист, грубоват, темпераментен, как вороной конь. Только лишь он поднимал веки, как весь его облик освещался сиянием. Мягкий, спокойный, терпеливый. Лекарь, целящий не только своим умением, но и взглядом. Улыбка, вне взгляда кажущаяся такой дерзкой, становилась теплой. Движения не резки, а точны и быстры. И только голос не зависел от сияния глаз - он всегда был ровным и невыразительным.

  Вот и сейчас, когда я уселась напротив Соммнианса, он стал мне рассказывать о своих приключениях так спокойно, словно речь шла о самой обычной скучной поездке.

  - Я был смертельно болен, Рыс... Я уже возвращался из города, был второй день пути, как в сумерках на дороге мне повстречался всадник. Дорога была такой, что я не боялся встретить на ней лихого человека, и потому лишь подумал, что он такой же одинокий путник, как и я. Черный человек на черной лошади... я приветливо поклонился, когда мы с ним поравнялись, но он не ответил мне тем же. Из-под капюшона было не разглядеть лица, и одежда была такой, что не примешь его ни за горожанина, ни за вельможу, ни за ратника или святого отца, я даже не разобрал - мужчина это или женщина... не успел я миновать его, как почувствовал укол в шею.

  Я вздрогнула. Лекарь, рассказывая, занимался тем, что ссыпал привезенные порошки из мешочков в коробочки и бутылочки, и не отвлекался. А я смотрела больше на движения его рук, чем в лицо. Едва он сказал про укол, как я испуганно метнулась взглядом к его шее, в страхе увидеть незамеченный шрам от укола кинжалом или стилетом. Но ничего, кроме мелькнувшего черного пятнышка не увидела.

  - Это было похоже на укус осы. Маленькое, жалящее, но боль - лишь мгновение. Всадник исчез, едва я обернулся к нему. Он растворился в сумерках. Я поначалу думал, что это случайность - иголка хвойная упала за воротник или щепка с дерева. Куртку перетряхнул, рубашку, - ничего нет. И только потом, когда вспомнил о Змеином Алхимике, я понял, что получил от него смертельный удар. Он заразил меня чумой. В первые сутки ничего не ощущалось, под конец второго дня я свалился с жаром, разум угасал, и я готовился принять смерть...

  - Ты вылечил себя!

  - Нет, от этой болезни лекарств нет... да и не болезнь это.

  Лекарь не выглядел изможденным, наоборот - горящим и жизненным, и из-за этого слова его теряли весомость. Смертельную чуму так не переносят.

  - Я многих встречал на Побережье, чьи родные или знакомые попались на пути Алхимику, и после последнего четвертого дня не просыпался никто. И всего двоих я видел собственными глазами, кто пережил его чуму. Они сами, в доказательство, показывали мне такой же знак, как и у меня сейчас.

  Лекарь отогнул воротник, и я увидела на шее, сбоку, черную змейку, свернувшуюся кольцом. Какая-то картинка мелькнула в памяти - об обветренных загорелых руках с рисунками, вколотыми в кожу.

  - Это ожог?

  - Нет. И не краска. Это не смыть и не вытравить - знак алхимического происхождения, магический.

  Сомм впервые посмотрел на меня прямо, оставив свои лекарства:

  - Так что я удачлив.

  Он улыбнулся, и я улыбнулась. История не такая уж и страшная, раз он здесь сейчас - жив и здоров. Что это за сказки об Алхимике меня не очень интересовало. Быть может, Соммнианс приукрасил свои похождения и голодный обморок, а рисунок сделал себе в городе. Не в его привычках было настолько искажать и