31 марта 1945 года.

  Нижняя Силезия.

  Первый Украинский фронт. Пятьдесят вторая армия.

  Штаб 373-ой стрелковой дивизии.

  А еще какая-то птаха целое утро верещала, прочищала горлышко, пробовала петь в ближайшем лесочке, смелая немецкая птаха, словно и не было ничего этого вокруг, жестокого и кровавого, со сметающими все живое бурями, с ливнями раскаленной секущей стали, со множеством снующих туда сюда людей. Верно, уже примеривалась к тому часу, когда тихая тишина позовет, попросит: а ну-ка, запой.

  В самом деле, скоро уже, скоро, думал капитан Бочкарев, двигаясь привычным путем по извилистым тропинкам, мимо указателей, часовых, сваленных в кучу пустых артиллерийских ящиков и автомобилей, укрытых пятнистыми и лохматыми маскировочным сетями.

  Но бесконечно отдалившийся Ленинград и неоконченный университет никак не воспринимались в качестве этой самой мирной жизни, вместо них лезла утренняя птаха, да свои разведчики, которые, небось, перемывают косточки командиру. И самый говорливый, наверное, даже не трепло Озеркевич, из Одессы, и не громадный Белушев, с хитрецой и туповатой недалекой выгодцей, а желчный Хомичев, едкий и острый...

  Бочкарев пропустил один тяжело груженый грузовик, второй, затем, чертыхнувшись, перебежал дорогу перед третьим.

  Расслабился, осадил он себя. И совершенно зря, потому что ничего еще не кончилось. Хоть и в логове зверя, но зверь этот забился в самую глубь, оскалился, ощерился и не дается. Поэтому, не предвидится никакой мирной жизни, никаких тайн звездного неба, ради которых он учился, а предвидится лишь разговор с начальником разведки дивизии. А какие разговоры бывают с начальником разведки – известны...

  Майор Сварливцев, расслабленно откинувшись на спинку стула, курил за широким дубовым трофейным столом. Стол занимали офицерский планшет, пару листов бумаги с машинописным текстом и да тусклая латунная пепельница, переделанная из гильзы - от этой малости огромная столешница казалась еще больше.

  - Товарищ майор... – начал было Бочкарев, но начальник разведки махнул рукой, останавливая, и жестом показал на кривой самодельный табурет у стола.

  Сварливцев начинать разговор не спешил, пустил углом рта одну струю дыма, вторую и только затем спросил:

  - Чем занимается рота?

  - Согласно плану боевой подготовки рота на политзанятии. Тема – «Железная дисциплина и высокая бдительность — залог скорой победы над фашистской Германией».

  Сварливцев задумчиво пустил очередной клуб и произнес:

  - Врешь ведь.

  - Вру, - согласился Бочкарев после короткой паузы. – Вы же знаете, товарищ полковник, у меня в роте бойцов агитировать не надо. Люди понимающие и сознательные.

  - Брось капитан. Чтобы я не слышал таких разговоров. Знаю я эту агитацию.

  Разговор выходил душевным, мирным и беспредметным.

  Сварливцев посмотрел на часы.

  - Погоди, я еще доберусь до твоих барахольщиков и твоей сознательности. Лично буду проверять.

  - Так ведь, как у всех - мелочи, не больше. Подбирают только то, что уместится в вещевом мешке: часы, бинокли, ножи...

  - Если бы только это. Знаю я твои мелочи! Ишь ты, и слово какое приплёл: подбирают. Ясли-сад! В песочке валялось, а он подобрал. Ты смотри мне, еще аморалку не подбери!

  - Товарищ майор, ну это-то тут причем?

  - При том. Про капитана Селезнева слышал? То-то же. И было бы с кем – так с немкой! Не со связисткой Дуней, Варей, Маней, а с немкой!

  Сварливцев снова посмотрел на часы, а потом неожиданно проговорил.

  - Хотя, я его понимаю: неожиданные они какие-то, не наши. Смотрит, смотрит, черт ее знает, чего смотрит, а потом как полыхнет – и готово: и любовь тебе, и, товарищ майор, партбилетом клянусь, что на веки вечные... ладно, об этом потом поговорим. Последние разведсводки читал?

  -Читал. Политико-моральное состояние немецко-фашистских войск ослаблено, много случаев дезертирства и паники. В то же время, в плен сдаваться бояться...

  - Да не то, - отмахнулся Сварливцев, забираясь в свой планшет. – Донесение химиков... где-то здесь... вот: информационно-разведывательное донесение военно-химического управления Первого Украинского фронта.

  Сварливцев пробежал глазами текст.

  - Показание пленного танковой дивизии «Охрана фюрера» Герхарда Ритнера: «В середине марта на построении солдатам было приказано постоянно иметь противогазы и держать их в образцовом порядке ввиду того, что Германия скоро применит новое оружие, в ответ на которое Россия, якобы, применит отравляющие вещества». Ну и дальше, в том же роде.

  - Помню немного, - кивнул Бочкарев. – Агония фашистского зверя. Да и никакое новое оружие им не поможет.

  - Ты у себя в роте противогазы когда проверял?

  Бочкарев запнулся.

  Сварливцев посмотрел на часы и решительно встал.

  - Ладно, политико-воспитательную работу я с тобой провел, пошли.

  - Куда? – удивился Бочкарев, быстро вставая вслед за своим начальником.

  - К командиру дивизии. Прибыли важные птицы, похоже, из Москвы. Для тебя есть задание. И ватник свой здесь оставь.

  У командира дивизии кроме него самого находились начальник штаба армии, начальник особого отдела, и неизвестный майор, крепкий, как пружина, строгий, а еще образцово подтянутый в совершенно немятой форме.

  Бочкарев, рассмотрев майора, постарался незаметно огладить свою гимнастерку и запихнуть складки за спину.

  - Вот, капитан Бочкарев, - доложил полковник Сазонов, командир дивизии, едва Бочкарев и Сварливцев представились.- Командир роты разведки. Боевой офицер, в должности меньше месяца, но