протягивает Сухову портсигар: — Курить будешь?
— С толстым удовольствием! — парень обрадовался, начал открывать серебряную коробку. — Эге, штуковина-то с секретом!
— Надави на орлиный глаз…
И когда Сухов наклоняет голову над портсигаром, бородач заходит сзади и, выхватив из кармана нож, вдруг бьет парня пониже затылка.
Потом быстро вытирает финку о мокрую траву. Шарит глазами по земле, ища упавшие кожаные ножны. Нет их, черт возьми! Но искать некогда. Он поднимает с травы портсигар, опускает в карман. Сбрасывает с себя брезентовый плащ. Под плащом надет мундир немецкого унтер-офицера, туго перехваченный в талии ремнем.
Он берет в рот свисток — раздаются звуки, напоминающие пение лесной птахи. Через несколько минут на эти звуки из леса, справа и слева от тропы, густо валят солдаты в темно-зеленых шинелях. Тяжело дыша от быстрой ходьбы, с автоматами наготове, они крадутся к спящему партизанскому лагерю…
— Ну как, Рубцов, надумали? — полковник Демин вошел в кабинет вместе с Маясовым. Рубцов от неожиданности вздрогнул, провел ладонью по лицу, как бы смахивая страшное видение, только что его посетившее. Окончательно вернувшись к действительности, он сказал: — Напрасно ждете. Больше я ничего не знаю. Демин и Маясов сели за стол. — Итак, вы продолжаете настаивать на своих прежних показаниях? Фамилию Букреева себе не присваивали и под этой фамилией в Ченском партизанском отряде никогда не были? — спросил полковник. — Да ну, что вы, ей-богу! — Рубцов с видом обиженного развел руками. — Хорошо, — сказал Демин и, открыв ящик стола, вынул из него серебряный портсигар. — Вам знакома эта вещь? Длинные пальцы Рубцова чуть дрогнули, когда он взял тускло блеснувшую коробку с орлом на крышке. Но он тут же овладел собой и твердо сказал: — Да. Этот портсигар принадлежал моему приятелю Александру Букрееву. — Очень хорошо, — согласился Демин и, взяв телефонную трубку, попросил: — Пригласите Федора Гавриловича. В короткие напряженные минуты перед появлением еще какого-то нового свидетеля, Рубцов лихорадочно думал. Так ли он ответил? Ведь портсигар мог попасть к чекистам только от Ирины Булавиной. А ей он в свое время сам сказал, что получил портсигар от ее отца на память, в обмен на свой, — значит, этого и надо теперь держаться… И вот в кабинет вошел высокий, сутуловатый старик с прокуренными до желтизны усами. И Рубцов вдруг понял, куда гнет следователь, вытащив на свет божий красивую коробку из литого серебра. Когда старик, поздоровавшись и одернув коротковатый ему пиджачишко, сел у стола, Демин спросил:. — Товарищ Смолин, вам знаком этот портсигар? Старый слесарь положил раскрытый портсигар на свою широкую ладонь, поглядел на него. — Да, знаком… Эту вещицу по осени сорок второго года я вместе со своим братаном торговал у бойца нашего партизанского отряда Букреева. — А личность этого человека вам никого не напоминает? — Полковник перевел взгляд на побледневшего Рубцова. Смолин не спеша надел на крупный нос очки, стал внимательно вглядываться в небритое лицо человека с тонкими стиснутыми губами. И вдруг привстал. — Букреев! Это ж он, Букреев! Только тогда, конечно, похудощавее был, помоложе и бороду носил… Демин положил руку ему на плечо. — Спасибо. Пока можете идти. Как только старик вышел из комнаты, полковник еще раз снял с телефона трубку: — Попросите ко мне товарища Тюрина. Когда в дверях показалась круглая рябоватая физиономия бывшего отрядного снайпера (его разыскали в Гомеле), Рубцов понял, что пришел конец: с Тюриным они были в одном отделении, рядом спали в землянке. Ему сразу сделалось нестерпимо душно. И наступило тупое безразличие ко всему. Он опустил между коленей длинные руки и, тяжело вздохнув, сказал: — Ладно, ваша взяла! Записывайте… О трагедии, постигшей партизанский отряд в урочище Кленовый яр, Рубцов рассказывал около двух часов. Потом вялым голосом попросил сделать перерыв. Полковник вгляделся в его лицо. Опять хитрит, симулирует? Нет, не похоже. Обострившийся нос, ввалившиеся щеки в седой щетине, тоскливый взгляд. Признание в собственной подлости дается нелегко. Даже если она совершена девятнадцать лет назад… Когда охранник увел арестованного, Демин поднялся из-за стола. — Да-а, Кленовый яр… — Снял очки, устало потер переносицу. — На одном месте два преступления… Маясов внимательно посмотрел на него и ничего не сказал. Он лишь подумал: два ли их, преступления? Ведь хотя Рубцову в разное время платили разными деньгами, он, по сути, был орудием одной силы, служил одному хозяину.
— Ну как, Рубцов, надумали? — полковник Демин вошел в кабинет вместе с Маясовым. Рубцов от неожиданности вздрогнул, провел ладонью по лицу, как бы смахивая страшное видение, только что его посетившее. Окончательно вернувшись к действительности, он сказал: — Напрасно ждете. Больше я ничего не знаю. Демин и Маясов сели за стол. — Итак, вы продолжаете настаивать на своих прежних показаниях? Фамилию Букреева себе не присваивали и под этой фамилией в Ченском партизанском отряде никогда не были? — спросил полковник. — Да ну, что вы, ей-богу! — Рубцов с видом обиженного развел руками. — Хорошо, — сказал Демин и, открыв ящик стола, вынул из него серебряный портсигар. — Вам знакома эта вещь? Длинные пальцы Рубцова чуть дрогнули, когда он взял тускло блеснувшую коробку с орлом на крышке. Но он тут же овладел собой и твердо сказал: — Да. Этот портсигар принадлежал моему приятелю Александру Букрееву. — Очень хорошо, — согласился Демин и, взяв телефонную трубку, попросил: — Пригласите Федора Гавриловича. В короткие напряженные минуты перед появлением еще какого-то нового свидетеля, Рубцов лихорадочно думал. Так ли он ответил? Ведь портсигар мог попасть к чекистам только от Ирины Булавиной. А ей он в свое время сам сказал, что получил портсигар от ее отца на память, в обмен на свой, — значит, этого и надо теперь держаться… И вот в кабинет вошел высокий, сутуловатый старик с прокуренными до желтизны усами. И Рубцов вдруг понял, куда гнет следователь, вытащив на свет божий красивую коробку из литого серебра. Когда старик, поздоровавшись и одернув коротковатый ему пиджачишко, сел у стола, Демин спросил:. — Товарищ Смолин, вам знаком этот портсигар? Старый слесарь положил раскрытый портсигар на свою широкую ладонь, поглядел на него. — Да, знаком… Эту вещицу по осени сорок второго года я вместе со своим братаном торговал у бойца нашего партизанского отряда Букреева. — А личность этого человека вам никого не напоминает? — Полковник перевел взгляд на побледневшего Рубцова. Смолин не спеша надел на крупный нос очки, стал внимательно вглядываться в небритое лицо человека с тонкими стиснутыми губами. И вдруг привстал. — Букреев! Это ж он, Букреев! Только тогда, конечно, похудощавее был, помоложе и бороду носил… Демин положил руку ему на плечо. — Спасибо. Пока можете идти. Как только старик вышел из комнаты, полковник еще раз снял с телефона трубку: — Попросите ко мне товарища Тюрина. Когда в дверях показалась круглая рябоватая физиономия бывшего отрядного снайпера (его разыскали в Гомеле), Рубцов понял, что пришел конец: с Тюриным они были в одном отделении, рядом спали в землянке. Ему сразу сделалось нестерпимо душно. И наступило тупое безразличие ко всему. Он опустил между коленей длинные руки и, тяжело вздохнув, сказал: — Ладно, ваша взяла! Записывайте… О трагедии, постигшей партизанский отряд в урочище Кленовый яр, Рубцов рассказывал около двух часов. Потом вялым голосом попросил сделать перерыв. Полковник вгляделся в его лицо. Опять хитрит, симулирует? Нет, не похоже. Обострившийся нос, ввалившиеся щеки в седой щетине, тоскливый взгляд. Признание в собственной подлости дается нелегко. Даже если она совершена девятнадцать лет назад… Когда охранник увел арестованного, Демин поднялся из-за стола. — Да-а, Кленовый яр… — Снял очки, устало потер переносицу. — На одном месте два преступления… Маясов внимательно посмотрел на него и ничего не сказал. Он лишь подумал: два ли их, преступления? Ведь хотя Рубцову в разное время платили разными деньгами, он, по сути, был орудием одной силы, служил одному хозяину.