сердцами такие чудеса, которые не грезились никому. Глянь — даже ортодоксальная наука открывает неслыханное. Луна — та луна, которую мы тысячами лет считали природным телом, теперь оказывается творением ума. Пойми это! Итак, есть цивилизация, разум, который играется планетами, как мячиками. Бросает их в причудливый полет между звездами, преодолевает галактические бездны, засевает планеты зернами новой жизни, дает мутации эволюциям, чтобы пробудить в них разум и человеческие чувства. Может, и мы такой удивительный эксперимент? Может, наши таинственные прародители, когда-то прибывшие из галактических бездн на лунном корабле, ждут, что их потомки смело хлынут в бездну Метагалактики? Что разорвут деспотию времени и пространства? Что отвергнут механистические представления о Вселенной и станут ее повелителями, а не послушными марионетками природной или искусственной программы? Лавина сказочных идей заливает Землю, психосфера Земли трещит от потока новых представлений, и должно произойти нечто неслыханное, катастрофическое, но прекрасное! Как когда-то Коперник и Джордано Бруно метнули Землю в молниеносный полет, сбросив ее со спины черепахи, так и теперь мы откроем дверь в пропасть неизмеримости. Этот новый взгляд покажет, что Солнце — не шар миллиардноградусной плазмы, а магнитная воронка-пространство и все, что в нем, — лишь частица, лишь какое-то отдельное проявление. И как по тоненькому корешку дерево посылает энергию для плода, так и Гипермир через солнечный канал льет нам свою живоносную энергию, взращивая в лоне трехмерности новых существ — грядущих жителей Свободы. Слышишь? Наша Вселенная может оказаться лишь чревом вселенского существования. И когда в сердцах людей рождается стремление к Свободе, когда они чувствуют необходимость новых горизонтов — это значит, что наступает пора рождения, что мыслящее существо предвкушает новую ступень бытия…

— Пусть так, — утомленно сказала моя невеста. — Я поняла твои прожекты, твои болезненные идеи. Если они и имеют какое-то зерно, какую-то рациональную капельку…

— Рациональную — нет! — испуганно вскрикнул я.

— Ладно. Слушай меня, я тебя достаточно слушала. Если я говорю — в твоих идеях есть смысл, то он не для меня. Я еще не готова для таких решений. Для меня это лишь патология, и единственная реакция…

— Звонок в психиатрическую больницу, — подхватил я.

— Да, — холодно согласилась она. — Я не буду уговаривать тебя, чтобы ты забыл свой разговор и шел спать. Я не хочу, чтобы ты завтра приходил ко мне. Я разрываю нашу помолвку. Банкет состоится, потому что гостей неудобно отсылать ни с чем…

— Какова же причина теперь для банкета? — иронично спросил я.

— Празднование моего прозрения, — с гордостью отозвалась она, вставая с кресла. — Я сожалею, что это случилось поздно. А впрочем, все вовремя. А теперь слушай. Я скажу без кудрявости, без красочности. Просто и понятно. То, что ты тут наговорил, — лишь избыточность информации, которую твой горемычный мозг не успел ассимилировать. Информация захлестнула тебя, и ты… чокнулся, выражаясь популярно. Твой мозг, спасаясь от того потопа, молниеносно смоделировал новую схематику Вселенной, чтобы втиснуть в нее океан парадоксальных идей. Иначе была бы катастрофа. Информация не может пребывать в бессистемности, следовательно, ты для нее создал фантасмагорическую форму. Твой Новый мир — лишь химера, мираж на горизонте. Я не хочу жить в воздушных замках. Я не хочу сходить с ума. Мне удобно сидеть в этом кресле, приятно ощущать прикосновение руки любимого мужчины — теперь это будет не твоя рука, — приятно смаковать рыбу в томате, сладко нежиться на рассвете под одеялом. Я человек. Я дитя Земли. Я не хочу, чтобы меня захлестнула неопределенная, несдержанная стихия импровизаций и свободы. Неограниченная свобода, направленная в ритм импровизация — это ужасно. Погоди, не делай испуганных глаз, я уже заканчиваю! Каждый миг ждать неожиданного, быть в вечном напряжении — благодарю вас; я неспособна на такое бесконечное терзание…

— Вдохновение!

— Для кого как! Для меня — вечное беспокойство. Я хочу знать, что меня каждый вечер будет ждать любимый, что мы с ним пойдем гулять или целоваться, что у меня родится ребенок, что он будет ходить в школу. Я представляю это и буду радостно ждать, когда мое представление станет жизнью…

— И тебе не захочется разорвать поток обыденности, чтобы постичь небывалое?

— Никогда! Для меня сказка — обычная жизнь. Прощай, бывший жених! Когда-нибудь ты излечишься от своей химеры, да будет поздно!

— Не вылечусь! — засмеялся я, направляясь к двери. — Я вечно больной, во веки вечные! Попрощаться с мамой или не надо?

— Не надо, я сама скажу! — сухо ответила она.

Хлопнули двери. На меня в последний раз пахнуло французскими духами и запахом рыбы в томате.

Спала с плеч гора. Так легко-легко! Грусть тает в дали прошлого. Не за чем сожалеть. Сожаление — это лишь неразорвавшиеся нити давних связей. Свобода! Свобода!

Снова — на приднепровские склоны. Я хочу упиться волей, ощущением небывалого. Кто поделит со мной радость и неясное томление?

Ночные росы обнимают осенние деревья. В сумраке кружит темная листва, стряхивает на землю капли. А они самоцветно сверкают в луче луны, и кажется — с деревьев облетают звездоносные зерна.

О ночь! Небывалая ночь! Плени меня, плени безумием, из которого не будет возврата!

Небо раскрывает огненную книгу. Сколько поколений читало ее, а она — вечно новая, девственная. В сердце безмолвно проникают таинственные руны, возбуждающие несказанные думы. Как хорошо, что я разорвал вековую паутину! Мне легко, мне легко так, что сознание трескается под бременем свободы!

Я смотрю в звездное поле — чего-то там ищу. Чего? Естество волнуется, потому что должно начать новую неопределенную тропу в пустоте, где каждый шаг — импровизация и нежданное.

Кто-то подходит ко мне, заинтересованно останавливается.

— Чудесная ночь…

Я молчу.

— Ясные звезды, наверно, будет хорошая погода?

Боже мой, какие необязательные слова! Хорошая погода? А какая она, хорошая? Для кого? Для хлебороба, что ждет дождей на поля, или для рыбака, который жаждет солнечную погоду, или для больного, который предпочитает облачную погоду без яркого солнца? Я смотрю на него, вздыхаю: человек как человек — симпатичное полное лицо и пустой взгляд, который вечно надо заполнять новыми и новыми впечатлениями, блестящие от сытого ужина губы.

— Я не синоптик, — отвечаю ему, — и меня не интересует погода внешняя. Главные бури и грозы — в душе.

— Тогда вы, вероятно, астроном, — усмехнулся