действительно сможете все продать, что у вас есть, то хватит максимум на половину курса; от половины пользы будет столько же, сколько если он дальше здесь у нас находиться будет. Мы с вами уже об этом говорили, помните? Кредит возьмете? Тогда ваш сын, если все-таки все наладится, будет остатки жизни в костылях отрабатывать его.
– Как вы можете такое говорить? – Зинаида Петровна не могла сдерживать слезы.
– Мне очень тяжело, как и вам, но не стоит порождать дополнительные муки. Вы не должны страдать за своего сына.
– Уйдите, пожалуйста! – закричала Зинаида Петровна. – Ой, кажется, мне нехорошо…
Петр Сергеевич подбежал к белому шкафу и достал из него бутылку воды, платок и нашатырь.
– Вот, попейте. Станет легче. Поймите же, Зинаида Петровна, что я врач. По профессии и головой. Пришел же к этому не вдруг, а с годами работы. Все мои действия и мысли направлены на то, чтобы сделать вашему сыну лучше. Немногое в наших силах, такая уж человеческая судьба, и я прошу вас взглянуть на ситуацию иначе. Скажите, насколько вы уверены, что вашему сыну хотелось бы вот так лежать?
Зинаида Петровна перестала его слушать. Она сложила руки на груди сына и мирно уснула. Прошлая ночь забрала остатки ее сил. Было сложно признаться самой себе в усталости. Плоть слаба даже у тех, кто обязан быть сильным; кто обязан жить ради другого. Порой формируются без спроса мысли плачевные, грязные и не свойственную человеку вовсе. Зинаида Петровна от них отбивалась, принимая за попытки дьявола предать собственного сына и забрать обе души в преисподнюю. Сон не принес ей успокоения, а наоборот – она видела тьму, но не пустоту; ощущала ее как нечто реальное, словно прикосновение руки неприятной, человека из очереди или чужого ребенка. Фыркая и стонавши, она спала.
В ушедший день Петр Сергеевич еще несколько раз заходил в палату, надеясь переубедить Зинаиду Петровну принять правильное решение до начала государственных праздников, но безуспешно: она кричала, распускала кулаки и угрожала всем проклятиями, которых никто не боялся и в которые никто не верил, кроме гардеробщицы. Сначала в глазах персонала она выглядела как человек раненый, кому отчаяние свалилось на плечи, но стоило ей чаще появляться у них на глазах и разводить конфликты, мнение стало иным. «Траур в голову ударил» или «желчь поработила душу». Как бы ни пытались сотрудники ее понять – терпеть Зинаиду Петровну мочи не осталось. Из палаты она не выходила, перестала мыться. Другие пациенты обходили ее стороной. Посетители принимали Зинаиду за бомжиху на принудительном лечении. Ко многим она подходила и пыталась завести разговор, но слушать нескончаемые истории о несчастье никому не хотелось. Так в ней затаилась обида. Редко, когда ее сваливал сон, в палату приходили уборщицы и друзья сына. Они смотрели на два обездвиженных тела, тяжело вздыхали и уходили. Уборщицы же бурчали, в спешке отмывая пол от следов рабочей обуви. Не дай бог проснулась бы мать и учудила чего. Питалась она скудно. Сладости со стола не трогала – они предназначались ее сыну. В больничной столовой еда казалась Зинаиде Петровне не то жирной, не то пресной, годной только для животных. Изредка, как акт любопытства и снисхождения, она брала себе тарелку чего-нибудь, съедала кусочек и выплевывала на пол. Поварихи возненавидели Зинаиду и продавали ей только хлеб втридорога. Петр Сергеевич, узнав об этом, был в ярости и пытался заставить Зинаиду Петровну вернуться домой и начать правильно питаться. Уговоры, ласки и обманы – без толку. Муж Зинаиды Петровны, Виктор Анатольевич, в поведении жены не видел ничего странного и утверждал, что она и раньше ела мало. Логично предположить, что раз Зинаида Петровна все время проводила в больнице, то еда в их доме должна была рано или поздно закончиться. Так и произошло. Виктор Анатольевич сначала уговорами, стоя на коленях, упрашивал жену вернуться домой и заняться хозяйством, но поняв, что перед женщиной только кулаком объясниться можно, нещадно избил ее в палате. Она кричала, надеялась, что сын встанет и заступится за нее. Когда на лице проступила кровь, Виктор Анатольевич успокоился, и они вместе ушли домой. Но долго там она не продержалась и на следующий день, оставив за собой еды на месяц вперед, вернулась в больницу. Себе же она и крошки не взяла. Воду пила из крана, и только при случае, если ей Петр Сергеевич напоминал. По ночам, когда одни спали, а другие стонали от боли, Зинаида Петровна снимала бинты со своего сына и рассматривала его раны. Кожа приживалась плохо, врачи постоянно думали о повторной операции. От легкого касания из тела вытекали полупрозрачные гной и кровь. Петр Сергеевич просил Зинаиду Петровну перестать снимать бинты по ночам, иначе кожа никогда не заживет. Но что вы хотите от женщины, поглощенную унынием? Безнадежно она подтрунивала сына за нос – ему это никогда не нравилось – шептала на ухо о том, что происходило в мире за пределами палаты и читала ему книги. Одной ночью, она почувствовала, как тело задрожало. Зинаида Петровна, в поисках врача подняла целую больницу. Ходила по коридору (бежать не было сил), стучала ложкой о железную кружку и вопила: «Мой сын очнулся!». Сколько шума! На крик сбежался персонал и пациенты, давно знавшие о сумасшедшей из дальней палаты. Замещающий Петра Сергеевича врач, Глеб Шапрынский, не мог поверить услышанному. Но просмотрев все показатели, он с сожалением объявил, что матери почудилось. Такого оскорбления Зинаида Петровна не выдержала и кинула в него вазу с увядшими цветами. К счастью, тот успел закрыть за собой дверь и отделался легким испугом. В общем, никто не знал о сыне Зинаиды Петровны – тот то ли был, то ли нет, вроде и жил, а поспорить можно. А вот ее, о… Все признавали в ней настоящего пациента знаменитой дальней палаты.
Два одетых как обычно молодых человека зашли в палату. Там, очередной раз уснув рядом с сыном, сидела Зинаида Петровна. Они держали в руках пакеты с едой, натиравшие до красноты руки. Парни переглянулись между собой. – Ты давай, – прошипел бородатый. Кудрявый оставил пакеты у стола, подошел к Зинаиде Петровне и шепотом сказал: – Зинаида Петровна, вы спите? – Дурак, – в полный голос произнес бородатый. Зинаида Петровна выбралась из сна и протерла глаза. Она была неухоженная и некрасивая. Спустя несколько секунд она разглядела гостей и взбесилась: – Опять вы пришли, мрази! – Зинаида Петровна вскочила со стула. – Сколько раз я вам говорила… – Оставьте это, Зинаида Петровна, – сказал бородатый, сделав рукой жест, которым
III
В ушедший день Петр Сергеевич еще несколько раз заходил в палату, надеясь переубедить Зинаиду Петровну принять правильное решение до начала государственных праздников, но безуспешно: она кричала, распускала кулаки и угрожала всем проклятиями, которых никто не боялся и в которые никто не верил, кроме гардеробщицы. Сначала в глазах персонала она выглядела как человек раненый, кому отчаяние свалилось на плечи, но стоило ей чаще появляться у них на глазах и разводить конфликты, мнение стало иным. «Траур в голову ударил» или «желчь поработила душу». Как бы ни пытались сотрудники ее понять – терпеть Зинаиду Петровну мочи не осталось. Из палаты она не выходила, перестала мыться. Другие пациенты обходили ее стороной. Посетители принимали Зинаиду за бомжиху на принудительном лечении. Ко многим она подходила и пыталась завести разговор, но слушать нескончаемые истории о несчастье никому не хотелось. Так в ней затаилась обида. Редко, когда ее сваливал сон, в палату приходили уборщицы и друзья сына. Они смотрели на два обездвиженных тела, тяжело вздыхали и уходили. Уборщицы же бурчали, в спешке отмывая пол от следов рабочей обуви. Не дай бог проснулась бы мать и учудила чего. Питалась она скудно. Сладости со стола не трогала – они предназначались ее сыну. В больничной столовой еда казалась Зинаиде Петровне не то жирной, не то пресной, годной только для животных. Изредка, как акт любопытства и снисхождения, она брала себе тарелку чего-нибудь, съедала кусочек и выплевывала на пол. Поварихи возненавидели Зинаиду и продавали ей только хлеб втридорога. Петр Сергеевич, узнав об этом, был в ярости и пытался заставить Зинаиду Петровну вернуться домой и начать правильно питаться. Уговоры, ласки и обманы – без толку. Муж Зинаиды Петровны, Виктор Анатольевич, в поведении жены не видел ничего странного и утверждал, что она и раньше ела мало. Логично предположить, что раз Зинаида Петровна все время проводила в больнице, то еда в их доме должна была рано или поздно закончиться. Так и произошло. Виктор Анатольевич сначала уговорами, стоя на коленях, упрашивал жену вернуться домой и заняться хозяйством, но поняв, что перед женщиной только кулаком объясниться можно, нещадно избил ее в палате. Она кричала, надеялась, что сын встанет и заступится за нее. Когда на лице проступила кровь, Виктор Анатольевич успокоился, и они вместе ушли домой. Но долго там она не продержалась и на следующий день, оставив за собой еды на месяц вперед, вернулась в больницу. Себе же она и крошки не взяла. Воду пила из крана, и только при случае, если ей Петр Сергеевич напоминал. По ночам, когда одни спали, а другие стонали от боли, Зинаида Петровна снимала бинты со своего сына и рассматривала его раны. Кожа приживалась плохо, врачи постоянно думали о повторной операции. От легкого касания из тела вытекали полупрозрачные гной и кровь. Петр Сергеевич просил Зинаиду Петровну перестать снимать бинты по ночам, иначе кожа никогда не заживет. Но что вы хотите от женщины, поглощенную унынием? Безнадежно она подтрунивала сына за нос – ему это никогда не нравилось – шептала на ухо о том, что происходило в мире за пределами палаты и читала ему книги. Одной ночью, она почувствовала, как тело задрожало. Зинаида Петровна, в поисках врача подняла целую больницу. Ходила по коридору (бежать не было сил), стучала ложкой о железную кружку и вопила: «Мой сын очнулся!». Сколько шума! На крик сбежался персонал и пациенты, давно знавшие о сумасшедшей из дальней палаты. Замещающий Петра Сергеевича врач, Глеб Шапрынский, не мог поверить услышанному. Но просмотрев все показатели, он с сожалением объявил, что матери почудилось. Такого оскорбления Зинаида Петровна не выдержала и кинула в него вазу с увядшими цветами. К счастью, тот успел закрыть за собой дверь и отделался легким испугом. В общем, никто не знал о сыне Зинаиды Петровны – тот то ли был, то ли нет, вроде и жил, а поспорить можно. А вот ее, о… Все признавали в ней настоящего пациента знаменитой дальней палаты.
IV
Два одетых как обычно молодых человека зашли в палату. Там, очередной раз уснув рядом с сыном, сидела Зинаида Петровна. Они держали в руках пакеты с едой, натиравшие до красноты руки. Парни переглянулись между собой. – Ты давай, – прошипел бородатый. Кудрявый оставил пакеты у стола, подошел к Зинаиде Петровне и шепотом сказал: – Зинаида Петровна, вы спите? – Дурак, – в полный голос произнес бородатый. Зинаида Петровна выбралась из сна и протерла глаза. Она была неухоженная и некрасивая. Спустя несколько секунд она разглядела гостей и взбесилась: – Опять вы пришли, мрази! – Зинаида Петровна вскочила со стула. – Сколько раз я вам говорила… – Оставьте это, Зинаида Петровна, – сказал бородатый, сделав рукой жест, которым