жизнь или погасить его блеск. Слова — всего лишь фальшивая позолота, которая скоро сотрется от времени, или злобное очернение, сквозь которое виден яркий блеск истины. Если бы мы вовремя вспоминали об этой суровой истине, стало бы меньше желающих занять места, где можно ждать хвалебствий. Когда разговариваешь с такими людьми, оказывается, что они это знают, и все же… Похвала для них — нечто вроде наркоза на час, благодаря которому они могут думать, что чего-то достигли или завоевали в литературной, научной или общественной иерархии некое место, которого не заслуживают. Однажды человек, у которого было все, — лауреатские и другие звания, ордена (все до одного), шумные юбилеи, высшей категории квартира и дача, и дом в деревне, и смутная надежда, что он все-таки начнет писать и догонит волну славы, на которой когда-то взлетел — так вот, этот человек говорил, подобно Марку Аврелию в «Ad se ipsum»:
«У меня есть все, но, к сожалению, среди нас, писателей, существует негласная иерархия, о которой все мы знаем и все умалчиваем, потому что так удобнее. Но каждый, конечно, прекрасно сознает, кто сколько заслужил и кому какое место будет принадлежать в завтрашнем дне».Скоро я снова увижусь и с ним, и с другими; снова буду утверждать, что такой-то опубликовал страшную глупость, а другой — ох, до чего бездарен. Или так мне кажется. Может быть, теперь я смогу больше радоваться чести и таланту, хорошему и прекрасному… И опять Марк Аврелий:
«Неужто без похвалы изумруд становится хуже? А золото, слоновая кость, пурпур, мрамор, цветок, растение?..»Я случайно обернулся. Мой друг стоял у входа в зал и ждал. — Я не хотел вам мешать… — Я тоже, но я хотел проститься с вами… И я подал ему руку. Я думал, что в эти дни прощаюсь с разными человеческими мирами. И мне предстояло возвращение к моему миру, который я знал. За это время он наверняка изменился, как и я сам. Как и все на свете…