черной гладью Угольного Мешка… Глаза не видели ничего — но разум ощущал присутствие.

— Володя, здесь Серебряная Чайка.

— Знаю, ну и что? — вскинулся Паттег, — не до нее сейчас! Нам сто метров осталось, а там люк будет, не может не быть! Заблокирован — так выжгу замок!

— Да подожди ты! — крикнул Рубан, разом перестав думать не только о Серебряной Чайке, которой, может, и вовсе нет, но и о Ли, замершем у интеркома на «Вайгаче». — Живой там или электронный мозг, но если его уничтожить, что нам останется? Мертвое переплетение материалов? Кто может разобраться в компьютере, если нет никакой программы, если не знаешь, на каком языке, в какой системе он работает? А если вообще не знаешь, компьютер ли это или причуда природы?!

— Не собираюсь спорить. Неважно это, понял? А вот что этот Черный в меня стрелял — важно. И что у него, смотри, еще дюжина ракет в кассетах тоже важно. Молодец, помог добраться до его шкуры — а дальше я сам… Не упущу. Целым — не уйдет!

И Паттег, подхватив невесомое лучевое копье, заковылял по узкой полоске брони между «сегментами».

Помедлив, Рубан толкнул ящик интраскопа и двинулся следом.

Прибор проплыл в метре над «сегментом».

Рубан успел сказать:

— Держи, Володя! — а сделать еще один шаг не успел. Вспыхнуло голубое сияние, вспыхнуло — и людей разделила полупрозрачная завеса.

Отчаянно заверещал счетчик: из «сегментов» вырывались в пространство потоки лучистой энергии, и мириадами голубых искр светились частицы ионизированной космической пыли.

Завесу не преодолеть: какая там лучевая болезнь — мгновенный распад тканей, как в луче гразера…

Сквозь свист в треск донесся слабый радиоголос Паттега:

— Ты живой?

— Живой, живой…

Рубан отступил еще на несколько шагов. Связь с Ли прервалась; естественно, сквозь такой фон не докричишься.

Исчезла и Серебряная Чайка.

Рубан отчетливо понимал, что произошло. Паттег прошел мимо «сегментов» — его пропустили. А интраскоп, такую же массу, но неживое — нет.

Пропустили не лично Паттега. Живое. Умеют различать биологическое и технологическое… Далеко в космосе, в кораблях, живое было приманкой — не случайно ракеты били по жилым отсекам. Модуль не обстрелян — наверное, слишком мелкая и тихоходная цель, на еще плывет в общем-то мимо… Стоит ли тратить ракету, если настоящая Цель — совсем недалеко?

Живое на обшивке — это не опасность. А вот неизвестный груз, технологическое — тревога…

Наша техника не умеет это различать. Земные компьютеры запрограммированы иначе. И следовательно — здесь знания, открытия и умение, необходимые людям… Их надо сохранить любой ценой!

— Паттег! — закричал Рубан смутной тени, удаляющейся за голубой завесой. — Остановись!

Паттег ковылял все дальше по броне головного отсека.

— Паттег! — крикнул Рубан еще раз, уже не надеясь, что его услышат.

Но патрульный услышал и отозвался, чуть замедлив шаг:

— Чего ты кричишь? Потом поговорим. Лети к модулю.

Неуклюжий ящик интраскопа медленно уплывал в пространство. Голубое сияние окутывало его, и казалось, что прибор истаивает, с каждым мгновением становится все меньше.

— Володя, — Рубан еще раз попытался убедить, понимая, что больше ничего сделать нельзя, шансов преодолеть голубую завесу попросту нет, — нужны серьезные исследования. Мы сейчас должны Его оставить. Уходи в космос. По тебе стрелять не будет. Уходи на ракетном поясе — а я тебя подберу. Или «Вайгач»…

— Вот он, люк, — через минуту заговорил Паттег, — сейчас поговорим…

Короткая вспышка — Паттег выжег замок лучевым копьем. Едва различимо вырисовывалась овальная чернота, и вот Володя, взмахнув рукой, скользнул вглубь.

Еще мгновение Рубан стоял перед голубой полупрозрачной завесой; потом отключил «прилипалы» и заскользил на ракетном поясе над самой обшивкой. Еще минута — и он забрался в модуль.

Колпак. Усилитель. Передатчик — на полную мощность. И — на весь эфир:

— Всем, кто слышит меня! Мы…

Продолжить он не успел: боль и тоска перегрузки прервали дыхание… все залилось багровым пульсирующим светом… Штурвал, курсограф, пульт, биошкаф, будто игроки, перебрасывали друг дружке тело пилота — и вдруг тяжесть и удары сменились невесомостью.

Исчезла голубая завеса.

Рядом с иллюминатором торчал нелепо вывернутый, перекошенный рычаг привода плазменного руля.

Раскаленный край дюзы еще светился.

А впереди…

В свете прожекторов модуля можно было различить на головном отсеке безобразный горб вспученной брони между пилонами носовых маневровиков.

Какое-то время Рубан молчал.

А затем в сознание одновременно вплыли радиоголос Ли и присутствие Серебряной Чайки.

Им обоим он сказал-пожаловался:

— Все погибло…

И впервые услышал отчетливый ответ Серебряной Чайки:

— Теперь нет преграды.

Три мысли промелькнули у Рубана одновременно: — ты все-таки существуешь объективно — преграда только для нас? — сможем ли мы разобраться в «сегментах»?

И тут же Олег воспринял три волны понимания-ответа: — мир един, только сложнее, чем вы можете понять — мы давно с вами — все потери восполнимы, кроме потери Разумного…

— Паттег, — подумал-спросил Рубан, — он погиб?

— Да.

— Что произошло? — билось в переговорнике, — что с Володей?

— Паттег погиб. Здесь взрыв… «Черный» больше не опасен. Подводи «Вайгач»…

Боль и пустота. Но еще и сознание некой перемены, произошедшей… в мире? В душе?

— Теперь люди узнают о вас? Вы раскроетесь?

— Многие знают. Но одни все равно идут напролом, а другие прежде думают…

— Почему? — спросил себя Рубан чуть позже, когда Серебряная Чайка закончила о Гончих и Сторожевых — о психотипах землян, — почему мы разные?

И продолжил, все больше и больше срываясь:

— Уничтожить — но победить? Умереть — уничтожая? Смерть — от неумения жить иначе? Неумение жить — смерть? Смерть — это знак неполноты нашего Разума? И когда мы станем настоящими — смерти не будет? А пока — вечный бой, вечное следование голосу крови?

Серебряная Чайка ответила… И — исчезла.

…Вырастал, приближаясь, конус фиолетового пламени. Ли подводил к мертвому кораблю «Вайгач». Шел по сходящейся спирали, осторожно, чтобы не опалить модуль факелом.

Остались минуты.

Остались минуты, чтобы решить: что сказать людям.