объяснял Тигран. — Эмир наш в ином положении, чем некогда был дядя его Фадлун. Помощи ему ждать неоткуда, атабек до сих пор зализывает раны после Шамхора. А эмиры в Арзруме и в Хлате сами за свои царства дрожат перед войсками христианскими…

По морщинистому лицу седого великана пробежала тень. Так и не захотел он называть имени обольстителя дочери.

— Да, на этот раз не помогут другие эмиры! А своего войска у него немного, — подтвердил шорник Микэл.

— Не сегодня-завтра подойдут к стенам Ани братья-освободители, — продолжал Тигран, — но мы сами должны распахнуть ворота города! Идите же, старики, в Вышгород, посоветуйте эмиру убраться подобру-поздорову из Ани, пообещайте сохранить ему и прислужникам его жизнь. Не надо отбирать у него и награбленного добра, пусть уходит в Двин, где еще держится его родич. Но царский дворец он должен сдать в полном порядке!

В горницу вошел Кюрех. С усмешкой на бородатом лице мастер прогудел:

— Все совещаетесь, старики! А народ Вышгород уже осаждает!.. И вам бы с ним надо быть!

Смяв стражу у внутренней ограды, вооруженная толпа ломилась в ворота Вышгорода. В воздухе стоял неумолчный гул:

— Уходи из города!

— Пока мы тебе шею не свернули!

— Уходи, пес шелудивый!

С крепостной стены испуганно глядела стража на тысячную толпу. Сам эмир с мрачным видом сидел на ковре в зале с фонтаном. «И трех дней не продержаться в Вышгороде, как только подойдет Аллахом проклятый Захир! А об обороне всего города нельзя и помышлять!» — прислушивался эмир к несмолкающим крикам. И когда во дворец явились старейшины города, он немедленно согласился на все их предложения. Той же ночью, навьючив всяческим имуществом сотню верблюдов, эмир покинул город, вместе с ним выехали и все наемники. Караулы на стенах и у ворот заняли вооруженные горожане.

С раннего утра башни и стены оказались усеянными народом. Все городские ворота были настежь открыты и украшены зеленью и голубыми флагами. Толпы горожан теснились у крепостных стен. Гомон возбужденных голосов наполнял улицы и площади столицы. Но вот далеко, на каменистой дороге, ведущей к Главным воротам, показалось и быстро стало увеличиваться облачко пыли. Махая палками и папахами, во всю прыть скакали высланные дозорные, неистово вопя:

— Едут… едут!..

Захарий ехал в голове колонны, в простой кольчуге и старом отцовском шлеме с пером белой цапли. За ним двигалась многочисленная конница в необычном порядке — вперемежку армянские и грузинские полки как символ неразрывной дружбы народов. Воины воодушевленно пели боевые песни. Следом за войском шли ликующие жители предместья и соседних деревень. Подъехав к Главным воротам, Захарий остановил коня, снял шлем и посмотрел вверх. На крепостной стене ясно выделялся бегущий барс под черным крестом — герб города. Точно так его и описывал покойный отец… А вот те боевые башни, что сорок лет назад брал приступом парон Саргис и получил тогда свое прозвище — Мхаргрдзели! На глазах амирспасалара показались крупные слезы. Он перекрестился и, ослабив повод, тронул коня. Но дорогу заградили горожане. Вперед вышли два человека в купеческой одежде, держа на вытянутых руках чеканный золотой поднос. На подносе лежали большие ключи от городских ворот. Захарий внимательно посмотрел на напряженные потные лица купцов и, подняв руку в боевой перчатке, воскликнул:

— Здравствуйте, дорогие мои анийцы! Пожалуй, заждались вы нас за долгие годы неволи?

С сияющими лицами, бросая в воздух шапки, кричали в ответ анийцы:

— Слава великому Закарэ! Слава освободителю! Долгой жизни шаханшаху Ани! Слава!

Высоко подняли старшины золотой поднос с ключами, и громким голосом старый Бахтагек возгласил:

— Прими, великий государь, ключи от сердца Айастана — Ани!

Захарий медленно следовал по залитой полуденным солнцем улице, направляясь к соборной площади. По древнему обычаю, коня полководца вели под уздцы двое почетных стариков. Коню было неудобно шагать, он сердито дергал головой.

На паперти собора большим полукругом расположилось столичное духовенство в праздничных ризах. Впереди, с золотым крестом в руке, в высокой патриаршей митре, стоял архиепископ Барсег. На дородном лице князя церкви читалось выражение заботы. Захарий спешился и почтительно подошел к кресту, который ему протянул архиепископ. На колокольне неистовствовали звонари, заглушая архипастырское приветствие, составленное накануне с большим искусством настоятелем собора тер-Аристакесом. Трезвон с трудом удалось остановить, и вперед выступил амир города Папенц. Захарий стоял рядом с архиепископом, на голову возвышаясь над толпой.

Папенц вдохновенно восклицал:

— Анийцы, ныне сподобились мы узреть у врат царепрестольного града нового Александра, что мощною дланью своей поразил наповал нечестивых агарян! О радость великая!..

Папенц перевел дух и перешел на деловые сообщения:

— Государь великий, пять тысяч домов подготовлены в нашем городе для ночлега твоих доблестных воинов! Двадцать тысяч жирных баранов пригнаны на рассвете с пастбищ и розданы достойным доверия хозяевам для изготовления воинам наилучших яств. Двадцать тысяч мерок отборного ячменя лежат в амбарах для коней твоей славной конницы!

Захарий удовлетворенно кивал головой. Амир города говорил дело, позаботился о главном (амирспасалар всегда следил за питанием и ночлегом воинов).

— В сей день знаменательный освобождения града нашего от презренных агарян мы, именитые люди анийские, от чистого сердца преподносим дары эти воинству христолюбивому… — продолжал вещать Папенц.

Захарий обеспокоено оглянулся. Архиепископ в сопровождении клира уже двинулся через величественный портал в собор, предстояло долгое молебствие, а войско все еще стоит на площади на солнцепеке, страдая от зноя и жажды. Амирспасалар быстро отдал распоряжение:

— Разводите людей по домам, спасалары! Отдых — двое суток. И если кто-нибудь из воинов обидит жителя или напьется без памяти — строго взыщите! Вечером жду вас в Вышгороде.

По непреклонности характера архиепископ Барсег II был мало схож с тезкой — ахпатским святителем, весельчаком Барсегом Арцруни, что некогда «отечески» журил за вольнодумство Мхитара Гоша. Потомок славных Пахлавуни, анийский владыка был горд своим княжеским происхождением и крепко держал в руках все христианское население бывшего эмирата. Разоблачаясь в соборной ризнице после молебствия, владыка озабоченно заметил прислуживающему отцу Аристакесу:

— Прибыл в наш град выученик вардапета Мхитара! И конечно, он вспомнит статьи «Судебника» о