собой дверь, и мне приходится напомнить себе, что теперь я здоровей и меня так легко не отдубасишь. — Хочешь угробить маму с папой?!

Ну вот, всё проще, чем я думал. Мне не придётся ей сообщать, она знает. А ещё я побил свой рекорд. Обычно на то, чтобы её разозлить, уходит целый день. В таком темпе к рассвету я буду уже в мотеле, — после того, как она меня выгонит. В каждый свой приезд я бронирую комнату. Сестра страшно обижается, если я не заеду сначала к ней.

— Нет.

В идеале мама и папа примут меня таким, какой я есть. Всё может быть.

— Хочу познакомить всех с мужчиной, на котором собираюсь жениться, — продолжаю я.

Не буду загадывать, но пока что на горизонте свадьба, поэтому воздух остаётся сухим. Сестра отвешивает мне пощёчину. Больно. Я дал бы сдачи, но сестра меня вышвырнет, а мне надо ещё открыться родителям.

— Мама с папой всегда смотрят сквозь пальцы на твой эгоизм, не так ли? Вот бы я вытворяла всё, что хочу. — Она стоит в дверном проёме. — И кому какое дело, что ты позоришь родителей перед 婆婆 и 公公?

Сестра говорит вопросами. Вопросы и скользкие слова — и никакой тебе воды, что падает ниоткуда. Все эти нехитрые уловки донельзя очевидны.

— Я не знал, что будут родители твоего мужа.

Я не позорю маму и папу. По крайней мере, не в этот раз.

— Твоя задача, 何德培 (моё полное имя на китайском, включая фамилию: сестра в ярости) — подарить нашим родителям внука.

Мы оба это знаем. Влаги в воздухе нет, и сестра раздувается от удовольствия.

— Вряд ли я смогу родить.

Зря я это сказал.

Вторая пощёчина. Щека ещё горит после первой.

— Любишь маму с папой — порви с этой горой мяса. Женись на китаянке. Вставь в неё член и зачни родителям внука. Сделай их счастливыми.

Она делает шаг к выходу, но тут же резко разворачивается. Она ещё не запретила мне рассказывать маме с папой.

— И ты не признаешься маме и папе.

Теперь всё. Она выходит.

Воды нет. Сестра будет на страже. Она не оставит меня с родителями наедине.

Закрываю глаза и вспоминаю, почему решил открыться. Да, точно. Гас. Он без устали убеждает, что я не обязан говорить родителям: он поймёт. Оттого-то мне и хочется осуществить его потаённую, в глубине души лелеемую мечту. Десять лет назад было бы легче, а сейчас легче, чем будет через десять лет. Разве что играть в молчанку, дожидаясь, пока все умрут. Весёленькая перспектива.

* * *

Вот и Рождество. Я просыпаюсь, когда Гас уже заканчивает зарядку. Его движения тихи и точны. Я демонстративно крадусь к выходу из спальни. На пороге оглядываюсь: на лице Гаса легчайшая из улыбок.

Вчера вечером язва-сестра расселила нас по разным комнатам. Я иду в закуток, где мне полагалось спать, и готовлюсь составить компанию папе в его ежедневном утреннем моционе. Ужасно. Будем трюхать кругами у какого-нибудь крытого рынка, я расспрашивать папу о его жизни, а он — односложно отвечать. На этот раз, по крайней мере, тема для беседы у меня есть. Точнее, есть-то уже давным-давно, но сегодня я наконец готов её поднять.

Внизу сестра, и она хочет с нами. Впервые за… Нет, она ещё никогда, никогда не гуляла с папой по утрам.

— Отлично, сестрёнка. — Я берусь за перила. — Сходите сегодня без меня. Увидимся.

Сестра брызжет слюной, но я и ухом не веду. Хочет казаться образцовой дочерью — пойдёт гулять с папой и не посмеет напасть на меня при нём. Расплата придёт позже, но к возвращению сестры мама уже встанет и я с ней поговорю.

Во всяком случае, таков был план «Б». Ритуал утренней прогулки предполагает, что, нагулявшись, папа съедает сандвич и позволяет себе чашечку кофе (две, если считать бесплатную добавку). И только потом — домой. Однако сегодня они возвращаются рано: мама ещё спит. Очевидно, сестра вынудила папу пропустить завтрак.

Услышав лязг гаражной двери, перегибаюсь через перила. Папа недовольно брюзжит. Сестра жизнерадостно щебечет о том, что в кухне можно подзаправиться не хуже и, увлекая папу туда, кидает на меня убийственный взгляд. Будто в том, что папа на неё зол, виноват я.

Остаток дня — будто крайне нудный баскетбольный матч. Сестра играет в плотной защите, но в рамках правил: никакого физического контакта при свидетелях. Поскольку я пытаюсь улучить минутку наедине с родителями, кто-то из них всегда рядом.

Сестра даже помогает готовить праздничный ужин. Я мну тесто для маминых горячих булочек с начинкой, когда сестрёнка решает, что без неё никак. Мы с мамой готовим еду для больших встреч много лет и отлично сработались. (В один прекрасный день, завязав с песней о том, что когда-нибудь мне будет готовить жена, мама начала учить меня: либо надоело ко мне приставать, либо просто осознала, что я взбиваю тесто куда быстрее.) Надеюсь, сестра не окажет нам медвежью услугу и ужин поспеет вовремя.

Гас изо всех сил изображает приятеля, которому больше некуда было податься на Рождество. Бросал бы он это. Он возится с детьми, общается с моим зятем, даже с моими родителями, но кухню обходит стороной, — очевидно, не хочет, чтобы я в чём-либо прокололся. Но я-то скучаю по разговору с ним. Мы под одной крышей, а мне так его не хватает. Глупо. Несколько метких ударов по утке, и мама отбирает у меня тяжеленный ножище, велит замочить грибы.

Чтобы приготовить ужин, не нужен целый день, но добровольная помощница заваливает вопросами о составе начинки для булочек и о том, сколько кунжутного масла лить в оладьи с луком. Время от времени сестра выходит из кухни, но всегда ненадолго, и я не успеваю набраться духу и признаться. А стоит выйти мне, не проходит минуты, и сестра тут как тут — ей, мол, нужна моя помощь. «Да, я тоже считаю, что повар из тебя никудышный», — успеваю сказать я в присутствии её мужа, а потом её родителей, — на тех языках, которые они понимают, — прежде чем она увлекает меня обратно на кухню. Вода не падает. Эти маленькие проказы немного примиряют меня со скукой.

Когда племянницы зовут маму поиграть в конструктор, она решает, что осталось чуть-чуть и мы с сестрой справимся без неё. Сестра протестует, я от всего сердца её поддерживаю, но тщетно. Мы остаёмся наедине друг с другом.

— Ты ведь знаешь, почему Гас не заходит на кухню?

Беззаботный тон сестры не обманывает: нам обоим ясно, что это не простое любопытство.

Я шинкую маринованный редис.

— Разве важно, знаю я или нет? Ты всё равно мне расскажешь.

— Ты в самом деле думаешь его удержать? — Она бросает шпинат в полную масла сковородку. Шпинат мокрый, вода мгновенно вскипает и брызжет во все стороны. — Сегодня он провёл больше времени с Кевином, чем с тобой.

Я уделяю всё внимание работе: не хватает ещё порезаться. В висках стучит. Не знаю, на