кого я больше зол — на сестру или на любимого.

— Понятия не имею, о чём ты.

Мы приехали в Америку, когда она была подростком, а я совсем маленьким. Есть хорошая вероятность, что она не уловит сарказма. Вода ниоткуда, однако, ловит, и я остаюсь сухим.

— Кевин красавчик, и возможно…

Эффект был бы сильней, если б сестра не шарахалась от шкварчащего шпината. Она тычет в него лопаткой, как фехтовальщик рапирой.

Кевин не в моём вкусе. Думаю, и не во вкусе Гаса, но кто знает. До меня он встречался со многими мужчинами. Они на него прямо-таки вешаются. В моей голове неразбериха, потом я осознаю, что сестра пока ни в чём Гаса не обвинила. Кевин — убеждённый гетеросексуал, и если Гас за ним приударит (очень вряд ли), она не будет стращать меня его возможной неверностью, а попросту выставит нас за дверь.

— «Возможно» что?

Обычно мне не составляет труда красиво выложить нарезанный редис, но сейчас это безобразная куча желтоватых кружочков.

— Ты знаешь, о чём я. Не вынуждай меня разжёвывать. Не веришь собственной сестре, что ли?

Когда мне было восемь, она объявила себя медиумом и предрекла мне ужасную жизнь, если я не буду слушаться. Стыдно признаться, сколько лет я в это верил. Падай в то время вода, сестра устроила бы в доме потоп.

— Только родная сестра любит тебя достаточно сильно и не побоится сказать всю правду.

С меня будто заживо сдирают кожу.

— Что он в тебе нашёл? Брось его и женись на хорошей женщине, на китаянке. Останешься с ним — он тебе изменит или сам тебя бросит.

Едва она начала последнее предложение, как я уже знаю, что дальше. Я отбираю у неё сковородку, выключаю печку. Вода, что падает ниоткуда, заливает и сестру, и конфорку, где жарился шпинат. Не сообрази я вовремя, и ожоги от пара и масла сестре были бы обеспечены.

— Иди отогревайся. — Я выкладываю шпинат на тарелку. — Я подотру.

— Люди меняются, и, может быть, он не разлюбит тебя, даже когда ты отгородишься от него — как отгородился от меня, мамы и папы. — Сестра обнимает себя за плечи. Слова перемежаются стуком зубов. — Мы тебя всё ещё любим. Удивительно, почему. Родители не вынесут, если ты не передашь их имя и кровь сыну. Ты в самом деле готов отречься от семьи ради этого человека?

Не дожидаясь ответа, она уходит. Оглядываясь назад, я понимаю, что действительно отгородился. У меня была своя, отдельная жизнь, в которую я их не пускал. Когда стала падать вода, я не мог им даже солгать. Но я скрывал правду не потому, что хотел от них отречься, — наоборот, я не хотел их потерять.

* * *

Ужин идёт на удивление гладко. Сестра — само гостеприимство, она не препятствует нам с Гасом сесть рядом. Взамен её глаза следят за каждым моим движением. Почему моя правая рука под столом? Почему я накладываю тофу на тарелку Гаса? Что я шепчу ему на ухо?

Гас уплетает свиное ухо и говяжью требуху так, будто ест их каждое Рождество. Когда вернёмся домой и будет моя очередь готовить, получит на обед суп из свиной крови. Подумать только, я годами боялся, что он возненавидит мои любимые блюда.

Племянницы от него без ума. Бросают дуэль на палочках для еды по первому его слову. Половине взрослых что английский, что классический греческий, но девочки смеются шуткам Гаса и затаив дыхание слушают рассказ о том, как он с братом взбирался на крутой восточный склон горы Уитни и там их застигла гроза. Мама вспоминает детство, проведённое в 台南 — эти байки даже сестре осточертели. Гас, однако, заинтересован: расспрашивает о выращивании цыплят и о прабабушке, которую я едва помню. Я перевожу как заведённый, но суть в том, что им нравится общество Гаса и это взаимно. Посреди словесной перестрелки родители — надо же! — вдруг спрашивают о моих исследованиях в области биотехнологий. Я почти забываю о дамокловом мече, висящем надо мной подобно изречённому парадоксу.

— 你已經三十多歲了, — говорит мой тесть после ужина, когда я убираю со стола. — 你甚麼時候會給你的父母生孫子?

Какой же ужин в кругу семьи — и без вопроса о свадьбе? Вообще-то песня всегда на один мотив: «Тебе за тридцать. Где внук?» Свадьба лишь необходимое условие.

Я надеваю вежливую улыбку, но глаза Гаса находят мои и я осознаю: всё написано у меня на лице. Нет, он-таки читает мысли. Сестра глядит так зло, что я невольно вжимаюсь в спинку стула.

Сказать, не встретил достойную женщину? Воздух, может, и повлажнеет, но воды ниоткуда не будет. Тревоги тоже, ведь это правда. Гас поймёт… и я в кои-то веки осчастливлю сестру. Нас нельзя оставить в одной комнате на десять минут, но мы всегда желали друг другу добра. Только хватит ей указывать мне, что для меня добро.

— 我找到了我的對象. Это Гас. — Эх, гулять так гулять: — 他上月向我求婚.

По большому счёту, внук вряд ли настолько важен. Родители Кевина его не разлюбили. Может быть, мои не разлюбят меня. Им вроде как понравился Гас — мой друг. Теперь, зная, что он сделал мне предложение, они, возможно, полюбят Гаса — своего зятя.

Сестра заходится в ярости, за которой не понять реакции других. Кричит явно на английском, но я разбираю только «Выметайся и никогда больше не возвращайся!». Кевин пытается её унять. Гас лавирует среди моих родственников, пробираясь ко мне. А я прихожу в себя только в спальне наверху.

Спасибо аккуратности Гаса, его багаж легко сложить назад. Мой даже не распакован. Быть может, добрая душа Гас ещё не понял, что мы съезжаем. Не надо было оставлять его одного внизу. Может быть, девочки ему переведут.

— Мэт, ты уезжаешь из вредности. — Гас заполняет собой дверной проём. — Ладно, твоя сестра рассердилась, но поу-поу и гонг-гонг, кажется, не так уж и плохо всё восприняли.

Я моргаю, трясу головой. Не вдруг доходит, что он о моих родителях.

— Ты назвал моих родителей 婆婆 и 公公?

— Да, поу-поу и гонг-гонг. — Он озадачен. — Сегодня я назвал их мистером и миссис Хо, но они меня поправили, едва я успел поздороваться. Я не так произношу?

— Над произношением мы поработаем, но дело не в нём. — Я захлопываю его чемодан. — 婆婆’ — мать мужа, а ‘公公’ — отец мужа.

Вода на Гаса не упала, а это значит…

— Они уже тогда нас раскусили. — Гас делает шаг в комнату, давая пройти маме. — Привет, поу-поу.

— Одинокий мальчик. — Мама смотрит на Гаса, но указывает на меня. — Он всегда одинокий мальчик.

Лучше бы я для неё перевёл. На китайском она остроумна и эрудирована. Вот с каким человеком я хочу познакомить Гаса, не с косноязычной чужестранкой, какой она была для меня, пока я не потратил десять лет, улучшая свой китайский.

Гас берёт маму за руки и говорит с ней — не слишком громко и не свысока. В переносном смысле. А так он выше её на фут.

— Только не со мной,