дернул руль. Я с опаской подумал еще о двух впередистоящих мостах, которые нам придется пересечь, один из них был очень высокий... Все имеет свойство заканчиваться, закончился и этот суматошный день, и вся сопутствующая рутина: выгрузка-размещение, крики-маты, бумажки-печати-рапорта. И вот в двенадцатом часу ночи я расшнуровываю берцы и стягиваю их с гудящих ног. Я дома, с наслаждением вдыхаю родной запах, целую жену. Как-то разом навалилась тяжесть. Устал. — Ты пахнешь пылью и бензином. — Тошнит? — Нет, от бензина на удивление не тошнит, меня от соседей тошнит, у них такая краска вонючая. Но тебе все равно помыться надо. Ты весь потный. — Согласен. И потный, и грязный. Она вдруг заволновалась: — Женька, у тебя волосы рядом с ухом седые! Что-то случилось? Что-то страшное? — Перенервничал, наверное, ничего особенного. Не переживай. Я повернул голову и взглянул в висящее рядом с вешалкой зеркало. На левом виске серым пятном выделялась небольшая прядь. На моей голове с коротким полубоксом черных волос новое украшение выглядело не очень. Хмыкнул. Вот ведь как бывает. От нашей командировки обосраться от страха можно. Но когда в подкорку вбиты правила безопасности и отработаны действия, о страхе не думаешь. Он переходит в какую-то другую плоскость, оберегая от ошибок и не позволяя расслабляться. Будучи неподалеку от саперов, что разгребали завалы из неразорвавшихся снарядов, выковыривали их из-под руин или собирали по отдельности разлетевшиеся по округе, я ощущал лишь привычную настороженность. И обычное беспокойство за сослуживцев, когда они вручную грузили в грузовики эти кое-где успевшие покрыться ржавчиной смертельные подарочки и отвозили на безопасное расстояние для ликвидации. Я даже сфотографировался с одной такой пирамидкой, обложенной тротилом. И взрыв заснял. Это было интересно и щекотало нервы. Но несколько часов назад я испугался по-настоящему. Грузовик заклинило именно там, на магистральном мосту, что высокой громадой возвышался над речкой со скалистыми берегами. Когда машина неслась на ограждение, а я дергал и пинал чертову дверь, в голове бились отчаянные мысли: в кузове четверо пацанов, и только бы Маришка не сделала аборт, если я убьюсь; срок еще маленький... Потом вспомнил, как выполз из чудом вывернувшей в последний момент машины, в изнеможении уселся на дорогу и готов был целовать горячий асфальт... Я опустился перед Маришкой на колени, расстегнул пуговицы халатика и поцеловал животик, уже немного выпуклый. — Я соскучился, — прижался и сомлел от прикосновений нежных пальчиков, перебирающих мои волосы. — И я соскучилась. Думала, уже не придешь сегодня. Кушать будешь? Я пельменей налепила, пока тебя ждала. — Буду. Как же я соскучился...