обратился к ней Экспиравит и извлёк из кармана свой талисман – камушек, похожий на призрака с двумя чёрными глазами. – Скажи. Ты правда увидела в звёздах, что моё истинное имя – это Альб?
– Конечно, нет, – хмыкнула Валь. – Мне Адальг рассказал, что когда-то он побывал в твоём доме на дереве. Я просто… нагло воспользовалась твоим секретом.
– Тьфу, – вздохнул Экспиравит и, размахнувшись, кинул камень далеко, в сторону хвойных кущ. – Тогда и не надо.
Белая точка мелькнула и исчезла. Валь проследила за ней глазами. Грудь её сдавило ощущением необъяснимой радости, и она прильнула к плечу вампира, обняв его руку.
– Однако есть много разных вещей, которые я сейчас посчитала бы за чистую мистику. Мне столько всего надо рассказать тебе, – заговорила она. – Столько, что сама теряюсь. Но это так странно и причудливо. Сам посуди: когда Кристор сказал, чтобы я угадала, кто из вас граф, я ведь понятия не имела, но Эпонея…
Экспиравит оправил на ней её нарядный плащик, облокотился об один из зубцов и подпёр подбородок, умиротворённый, готовый слушать её бесконечно. У них было столько времени, сколько они бы захотели: весь остров считал, что Вальпурга мертва. За редким исключением.
Можно было считать, что Долгая Ночь началась уже в пятом часу дня. За окном было не видно ни зги. Снег щедро сыпался хлопьями, глохли звуки отдалённых песен, и весь мир будто закутался в белый шерстяной платок. Пощёлкивало пламя в камине. Леди Кея сидела, усталая, у окна, и качала люльку со своей несносной дочкой. Глубокие круги залегли у прекрасной леди под глазами. Капризная девочка тянула из неё все силы; но леди Ориванз благодарила богов за всё в своей жизни, и поэтому старалась улыбаться даже теперь. Недоделанное шитьё в пяльцах лежало на её коленях, укрытых юбкой траурного платья. А думы уносили её далеко-далеко за пределы домика Кроморов. Рука соскользнула с края люльки. Веки сами смыкались. Но стук копыт под окном разбудил её, и она потрясла головой, отгоняя сонливость. Затем увидела серый бок Фиваро, а после с возмущением разглядела, что он опять не внуздан: Сепхинор прискакал на нём, правя одним лишь хлыстом. Она не стала вставать, чтобы не будить малышку, но упёрлась взглядом во входную дверь. И когда та раскрылась, тут же приложила палец к губам, чтобы заснеженный юный виконт Эльсинг не поздоровался с ней с порога. Он сразу всё понял. Аккуратно прикрыл за собой, бросил плащ на комод и почти на цыпочках проследовал внутрь. Кея всё же поднялась на ноги и прокралась к нему навстречу, пока он разматывал мокрый шарф. – Зачем ты так делаешь, Сепхинор? – укоризненно прошептала она. – По темноте да без уздечки. Кто тебя научил? Одно неверное движение какой-нибудь летучей мыши – и ты уже упал! В лучшем случае – в сугроб, в худшем – глазом на какой-нибудь забор! – Только не с Фиваро, миледи, – заверил Сепхинор. Для своих шести лет он иногда казался умнее Уолза, и почти всегда был преисполнен неземного спокойствия, которого Кея не видела даже в священниках. – Фиваро не боится ни взрывов, ни гейстов. – Но он всё же конь, и мало ли, что может случиться… – Леди Ориванз, я вам клянусь, что вам не за что переживать, – заверил Сепхинор и оправил на себе пиджачок. А затем посмотрел на неё мудрыми грушевыми глазами. – Золотце наверху, да? Вы правильно сделали, что её закрыли. Иначе бы она как начала свои песни… – Да, – слукавила Кея. Она не стала говорить, что Золотце ускакала на второй этаж не просто так. – Ну ладно, иди. Долго вы с Уолзом на плацу рассекали? Он сам-то домой собирается? – Он? Ну да. Он учил молодую лошадь курбету. Надеюсь, он не очень увлечётся. Сепхинор ободряюще улыбнулся леди Кее. Такой уж была эта женщина: ей не хотелось оставлять его одного, пускай он и чувствовал себя отлично в этом центровом домике наедине с собой. Они с Уолзом частенько оставались здесь, чтобы, наверное, присмотреть за ним. Не догадываясь, что он именно из любви к уединению живёт здесь, а не в Летнем замке. Хотя до него всё же было рукой подать. Змеятника-то у Кроморов не имелось. В любом случае, что-то в этом было: приятно иногда было вернуться не в холодный дом после учений с кадетами морской стражи или занятий с Кристором. Но Сепхинор всегда и вовек был слишком занят своими мыслями, книгами и думами, чтобы хотеть с кем-то делить жильё. Он покосился в гостиную, на люльку с ещё безымянной девочкой, а затем устремился наверх. Предательски заскрипели ступени. Он пытался ступать как можно тише. Затем взялся за ручку двери и оказался в своём царстве, полном чертежей, книг и террариумов. Все змеиные жилища пустовали, кроме одного: того, куда он поселил Легарна. Уже практически легендарный бумсланг обнаружился в сентябре в чародейской башне замка. Сепхинор сразу решил, что постарается сделать его своей ксакалой, и неважно, что тот совсем не дотягивает до размеров какого-нибудь Ловчего. Отцовский бушмейстер пугал больше видом, но ничего не смыслил в деле. С облегчением он закрыл за собой. И… попал в ловушку. Из засады на него прыгнула Бархотка. Она обхватила его шею и закрыла ладонями глаза. – Угадай, кто? – прошипела она ему на ухо. Занимающийся вой Золотце защекотал уши. Судя по скрипу кровати, колли поднималась прямо с подушки. Сепхинор протяжно вздохнул. Надо было догадаться. – Вампир, – ответил он страдальческим голосом. – Королева вампиров. Не ешь меня, пожалуйста, я тебе ещё пригожусь. – Чем это ты мне пригодишься? – Я одолею Золотце прежде, чем она начнёт петь крещендо и разбудит дочку леди Кеи! – Кажется, это то, что мне нужно! Её ручки соскользнули с плеч Сепхинора. И тот, весело покосившись на её круглое лицо, шмыгнул к собаке и обнял её, запустил руки в её отросшую рыжую шерсть. Золотце уже не была щенком: она стала настоящей взрослой колли. И в её обязанности входила пастьба всех домочадцев. Она относилась к ним очень серьёзно. А взамен требовала много ласки при любом удобном случае. И, превышая свои полномочия, частенько спала не в гнезде из старых рубашек, а прямо на постели. Сепихнор зарылся носом в её белый воротник и унял её заливистое урчание. После чего выпрямился и поглядел на Бархотку укоризненно, пока длинный собачий нос тыкал его в ухо. – Зачем ты на меня охотишься? А кто тебя будет возить на прогулки, если ты меня слопаешь? Девочка была в домашнем персиковом платье с рукавами-фонариками. Её волосы уже были расплетены и собраны в две короткие косички; она явно ещё даже не начинала готовиться наряжаться к празднику. – Я думаю, ты не в том положении, чтобы со мной препираться, – резонно заметила она и вытащила из
Можно было считать, что Долгая Ночь началась уже в пятом часу дня. За окном было не видно ни зги. Снег щедро сыпался хлопьями, глохли звуки отдалённых песен, и весь мир будто закутался в белый шерстяной платок. Пощёлкивало пламя в камине. Леди Кея сидела, усталая, у окна, и качала люльку со своей несносной дочкой. Глубокие круги залегли у прекрасной леди под глазами. Капризная девочка тянула из неё все силы; но леди Ориванз благодарила богов за всё в своей жизни, и поэтому старалась улыбаться даже теперь. Недоделанное шитьё в пяльцах лежало на её коленях, укрытых юбкой траурного платья. А думы уносили её далеко-далеко за пределы домика Кроморов. Рука соскользнула с края люльки. Веки сами смыкались. Но стук копыт под окном разбудил её, и она потрясла головой, отгоняя сонливость. Затем увидела серый бок Фиваро, а после с возмущением разглядела, что он опять не внуздан: Сепхинор прискакал на нём, правя одним лишь хлыстом. Она не стала вставать, чтобы не будить малышку, но упёрлась взглядом во входную дверь. И когда та раскрылась, тут же приложила палец к губам, чтобы заснеженный юный виконт Эльсинг не поздоровался с ней с порога. Он сразу всё понял. Аккуратно прикрыл за собой, бросил плащ на комод и почти на цыпочках проследовал внутрь. Кея всё же поднялась на ноги и прокралась к нему навстречу, пока он разматывал мокрый шарф. – Зачем ты так делаешь, Сепхинор? – укоризненно прошептала она. – По темноте да без уздечки. Кто тебя научил? Одно неверное движение какой-нибудь летучей мыши – и ты уже упал! В лучшем случае – в сугроб, в худшем – глазом на какой-нибудь забор! – Только не с Фиваро, миледи, – заверил Сепхинор. Для своих шести лет он иногда казался умнее Уолза, и почти всегда был преисполнен неземного спокойствия, которого Кея не видела даже в священниках. – Фиваро не боится ни взрывов, ни гейстов. – Но он всё же конь, и мало ли, что может случиться… – Леди Ориванз, я вам клянусь, что вам не за что переживать, – заверил Сепхинор и оправил на себе пиджачок. А затем посмотрел на неё мудрыми грушевыми глазами. – Золотце наверху, да? Вы правильно сделали, что её закрыли. Иначе бы она как начала свои песни… – Да, – слукавила Кея. Она не стала говорить, что Золотце ускакала на второй этаж не просто так. – Ну ладно, иди. Долго вы с Уолзом на плацу рассекали? Он сам-то домой собирается? – Он? Ну да. Он учил молодую лошадь курбету. Надеюсь, он не очень увлечётся. Сепхинор ободряюще улыбнулся леди Кее. Такой уж была эта женщина: ей не хотелось оставлять его одного, пускай он и чувствовал себя отлично в этом центровом домике наедине с собой. Они с Уолзом частенько оставались здесь, чтобы, наверное, присмотреть за ним. Не догадываясь, что он именно из любви к уединению живёт здесь, а не в Летнем замке. Хотя до него всё же было рукой подать. Змеятника-то у Кроморов не имелось. В любом случае, что-то в этом было: приятно иногда было вернуться не в холодный дом после учений с кадетами морской стражи или занятий с Кристором. Но Сепхинор всегда и вовек был слишком занят своими мыслями, книгами и думами, чтобы хотеть с кем-то делить жильё. Он покосился в гостиную, на люльку с ещё безымянной девочкой, а затем устремился наверх. Предательски заскрипели ступени. Он пытался ступать как можно тише. Затем взялся за ручку двери и оказался в своём царстве, полном чертежей, книг и террариумов. Все змеиные жилища пустовали, кроме одного: того, куда он поселил Легарна. Уже практически легендарный бумсланг обнаружился в сентябре в чародейской башне замка. Сепхинор сразу решил, что постарается сделать его своей ксакалой, и неважно, что тот совсем не дотягивает до размеров какого-нибудь Ловчего. Отцовский бушмейстер пугал больше видом, но ничего не смыслил в деле. С облегчением он закрыл за собой. И… попал в ловушку. Из засады на него прыгнула Бархотка. Она обхватила его шею и закрыла ладонями глаза. – Угадай, кто? – прошипела она ему на ухо. Занимающийся вой Золотце защекотал уши. Судя по скрипу кровати, колли поднималась прямо с подушки. Сепхинор протяжно вздохнул. Надо было догадаться. – Вампир, – ответил он страдальческим голосом. – Королева вампиров. Не ешь меня, пожалуйста, я тебе ещё пригожусь. – Чем это ты мне пригодишься? – Я одолею Золотце прежде, чем она начнёт петь крещендо и разбудит дочку леди Кеи! – Кажется, это то, что мне нужно! Её ручки соскользнули с плеч Сепхинора. И тот, весело покосившись на её круглое лицо, шмыгнул к собаке и обнял её, запустил руки в её отросшую рыжую шерсть. Золотце уже не была щенком: она стала настоящей взрослой колли. И в её обязанности входила пастьба всех домочадцев. Она относилась к ним очень серьёзно. А взамен требовала много ласки при любом удобном случае. И, превышая свои полномочия, частенько спала не в гнезде из старых рубашек, а прямо на постели. Сепихнор зарылся носом в её белый воротник и унял её заливистое урчание. После чего выпрямился и поглядел на Бархотку укоризненно, пока длинный собачий нос тыкал его в ухо. – Зачем ты на меня охотишься? А кто тебя будет возить на прогулки, если ты меня слопаешь? Девочка была в домашнем персиковом платье с рукавами-фонариками. Её волосы уже были расплетены и собраны в две короткие косички; она явно ещё даже не начинала готовиться наряжаться к празднику. – Я думаю, ты не в том положении, чтобы со мной препираться, – резонно заметила она и вытащила из