своему собрату и вылезли на берег. Затем я воочию наблюдал самую удивительную черту этих созданий — сообразительность, они были способны общаться посредством звуков.

Но увы! Я должен рассказать о величайшей за много лет потере для науки, ибо когда я пришел в себя от удивления, вызванного общением этих странных созданий, на меня снизошло озарение, как можно по характеру поясничных позвонков установить у этих тварей способность разговаривать. Но все напрасно! Впоследствии я безуспешно пытался припомнить эту цепочку доводов, могущую оказаться такой полезной при исследовании окаменелостей. Я провел немало бессонных ночей, вспоминая эти размышления, но всё впустую. Полагаю, метод заключался в том, что позвонки как-то влияют на спинной мозг, а спинной мозг — на головной, в котором и формируется способность к языку.

Но вернемся к моему сну. Я настолько привык к странным существам, что ни в малейшей степени не изумился тому, что понимаю, о чем они говорят, хотя не знаю, была ли в этом замешана телепатия либо какой-то другой способ.

Они увлеченно слушали философские рассуждения собрата, увиденного мною первым. Они стояли (не на ногах, а на коленях, между двумя этими позами не было существенной разницы) полукругом. Оратор в центре прикрыл средний глаз (эту манеру я счел за проявление серьезности) и начал вещать:

— О нерны! (Я решил, что это название всех этих существ), да возрадуйтесь тому, что вы нерны, втройне возрадуйтесь тому, что вы нерны Дналгне (я решил, что это название племени), взгляните на удивительный мир вокруг и подумайте, что этот мир был создан для нас. Взгляните на слои вон на том отвесном утесе и запечатленные в них свидетельства многих эпох прошлого Земли, на протяжении коих она медленно подготавливалась к появлению нас, венца всего сущего, благороднейших созданий, которые когда-либо существовали и будут существовать.

Здесь все слушатели неистово заморгали средними глазами, что я принял за овации и знак одобрения.

— Рассмотрите наше устройство, и вы увидите, насколько далеко мы ушли от остальных живых существ. Подумайте об удивительной и сложной структуре наших зубов; вспомните, что мы единственные из живых существ имеем на разных этапах нашей жизни два способа дыхания; что наш средний глаз, развитый до некоторой степени, неизвестен среди низших животных. Подумайте обо всем этом и гордитесь (неистовое моргание средним глазом). И если мы такие существуем, то как нам не ожидать будущего, уготованного для нас? Во все бесконечные грядущие эпохи мы будем жить на этой Земле, пока низшие животные не исчезнут, уступив нам место. Этот мир наш навеки, и мы будем вечно двигаться к бесконечному совершенству. (Конвульсивное мигание средним глазом в сочетании со странным фырканьем.)

До сих пор я слушал с величайшим удовольствием абсурдные утверждения о столь высоком положении из уст существа, стоящего во всех отношениях настолько ниже меня, как эта философствующая амфибия. Но на этом месте я не выдержал и ринулся вперед со следующим заявлением:

— О глупое создание! Вы считаете себя венцом творения? Так знайте, что вы всего лишь жалкие амфибии; что существование вашей расы не продлится вечно, а всего через несколько миллионов лет — малость по меркам геологической хронологии — вы будете полностью уничтожены; что мало-помалу от вас произойдут и окажутся успешнее вас другие, высшие формы жизни; что вы существуете с единственной целью подготовить Землю к этим высшим формам, а те, в свою очередь, будут готовить ее к пришествию великой расы разумных и обладающих душой существ, которые во все бесконечные эры будущего никогда не замедлят своего победного шествия к бесконечному совершенству, — расы, из которой я…

Но к этому моменту я начал сознавать, что мое велеречие не нравится публике и что амфибии начали медленно, но неуклонно двигаться на меня. Если вам незнакомо (а кому из моих читателей знакомо?) нарастающее ощущение, что на вас пристально смотрит трехглазое существо, то вы не поймете, что я почувствовал, обнаружив, что на меня уставились целое стадо трехглазых созданий, медленно подкрадывающихся все ближе и ближе. Меня парализовало ужасом, я не мог сделать ни шага, не мог издать ни звука. Медленно, так медленно, что казалось, будто они почти не двигаются, существа приближались ко мне, ни на мгновение не сводя пронзительного и ужасающего пристального взгляда. Они подходили все ближе, огромные пасти открывались — казалось, они раздавят меня своими могучими челюстями. В тот момент, когда они были готовы прикоснуться ко мне, я сделал отчаянное усилие и… проснулся, и — о чудо! — это был сон.

Я тотчас поднялся со своего ложа под деревьями, ибо уже наступил вечер и в лесу становилось все холоднее. Я быстро перебрался через холм к ближайшей железнодорожной станции, радуясь тому, что целым и невредимым вернулся из прошлых эпох в более дружелюбный мир.

1887

Перевод: Anahitta

Бог Динамо

Главный механик, обслуживавший в Кемберуэлле три динамо-машины, которые с жужжанием и грохотом подавали ток электрической железной дороге, был родом из Йоркшира, и звали его Джеймс Холройд. Этот рыжий тупой битюг с кривыми зубами был опытным электриком, но горьким пьяницей. Он сомневался в существовании Верховного божества, но верил в цикл Карно^[1], читывал Шекспира и считал, что тот слабо разбирается в химии. Его помощник был родом откуда-то с Востока, и звали его Азума-зи. Впрочем, Холройд звал его Пу-ба. Холройд вообще предпочитал работать с неграми: они безропотно сносили его постоянные пинки и не совались к механизмам, чтобы узнать, как они действуют. Холройд так никогда и не понял, какие неожиданные повороты могут произойти в сознании негра, столкнувшегося с электричеством — этим венцом современной цивилизации; хотя в конце концов главному механику все же пришлось это узнать.

Этнография казалась бессильной для определения расовой принадлежности Азума-зи. Пожалуй, он больше всего приближался к негроидам, хотя волосы его были скорее волнистыми, чем курчавыми, а переносица вполне заметна. Да и кожа была, пожалуй, коричневой, а не черной, и белки глаз отливали желтизной. Широкие скулы и узкий подбородок придавали его лицу какое-то выражение вероломства. Голова, широкая сзади, переходила в низкий узкий лоб, словно его мозг был повернут в обратную сторону по сравнению с мозгом европейца. Как ни мал он был ростом, запас его английских слов был еще меньше. Разговаривая, он издавал массу странных звуков, совершенно бессмысленных для