НА СВОЕЙ ЗЕМЛЕ

Летняя Фэндомная битва — 2017

Зимняя Фэндомная битва — 2018

Повести и рассказы по мотивам сериала «Горец» и др.

Составитель О. Кавеева

От команды «Горца»

Catold Не стреляйте в тапёра

Дункан Маклауд никогда не считал себя творческим человеком. Создание прекрасного он полагал уделом избранных и даже не пытался приблизиться к идеалу. То есть когда-то очень давно Дункан написал стихи. О любви, разумеется, чтобы произвести впечатление на одну даму. Впечатление он произвёл, но такое, что никогда больше стихов не слагал, а лет двадцать после того случая вообще шарахался от рифм.

Но Дункана охотно принимали практически в любом богемном обществе, потому что прекрасное он ценил искренне, любил громко восхищаться чужими успехами и никому не завидовал. И да, у него всегда можно было перехватить пару монет (частенько без отдачи) на развитие изящных искусств.

За четыреста лет Дункан собрал солидную статистику и пришёл к выводу, что, независимо от области применения талантов, у творцов есть два критических состояния: творческий запой и творческий застой. А вот какое из них хуже, он так и не понял, поскольку у всех оно проявлялось по-разному, но одинаково невыносимо. В промежутках же между этими двумя крайностями — люди как люди. Или Бессмертные как Бессмертные. Только у гениев типа Байрона крайности плавно переходили друг в друга без пауз. Но то случай совершенно особенный.

Дункан неторопливо размышлял обо всём этом под отрывистое бреньканье гитары: Джо Доусон настраивал инструмент и временами негромко мелодично матерился. Из бара Джо уже всех выгнал и запер дверь. Дункан остался на правах старинного друга, который многолетней практикой доказал, что гарантированно будет вести себя тихо. У Джо как раз сейчас шла острая фаза творческого запоя, и это надо было переждать. Потягивать пиво, не вылезая из-за стойки, и трепетно наблюдать, как рождается музыка. Угадывать и не угадать, какой она будет. Дункан обожал такие вечера, главное, попервам под горячую гитару не лезть. Потом, когда струны запоют, как шесть бешеных ведьм, будет уже всё равно, хоть колесом ходи. Но именно этот момент тонкой настройки…

В дверь постучали. Джо зарычал. Гитара сфальшивила. Дункан торопливо выскользнул из своего укрытия и по стеночке промчался к источнику шума. Хоть бы не полиция. Её так просто не пошлёшь. Но это была не полиция. Чужое Присутствие закололо виски. Но и катану доставать не пришлось. Это был…

— Митос. — В голосе Дункана радости звучало маловато, но визитёра неприветливым тоном смутить было сложно.

— Маклауд, — расплылся в самой широкой из фирменного набора улыбке Митос. — Я тут мимо проходил, дай, думаю, загляну на огонёк, авось жареной картошечкой угостят…

Желтоватые его совиные глаза смотрели так прямо, открыто и честно, что Дункан сразу понял: дело швах. Он втащил Митоса внутрь, защёлкнул задвижку двери.

— Во что ты влип? — шёпотом поинтересовался, загораживая щуплого приятеля плечом, чтобы до Джо долетало как можно меньше звуков.

— Ну почему сразу влип?! — Митос моментально подстроился и тоже перешёл на еле слышное шипение. — Я что, не могу просто…

Дункан сделал вид, что собирается выпереть его обратно на улицу. Тот, конечно, не поверил, но до объяснений снизошёл:

— Ничего особенного. Один малёк задирался, а у меня совершенно никакого настроения драться. Ну и жрать хочу тоже.

К «малькам» по классификации Митоса относились Бессмертные, не разменявшие первый век. Дункан такого задиру просто отлупил бы для профилактики плоской стороной клинка, но Митос предпочитал уйти от любого поединка, даже если мог легко победить.

— Из еды только пиво, — прошипел Дункан, подталкивая чёртова непротивленца к стойке. — И часа два молчим.

Непротивленец покладисто кивнул и просочился, куда сказано. Он уже сам понял, что происходит, и согласился, что дело серьёзное. Джо даже не повернулся в их сторону, но нервозное дребезжание сменилось быстрым перебором ладов. Митос обнаружил где-то под стойкой блюдечко с арахисом, уселся прямо на пол и расслабленно вытянул ноги в проход. Его пиво и орешки убывали абсолютно бесшумно. Дункан постарался вернуть себе философическое равновесие чувств.

Вечер незаметно сменялся ночью, аккорды становились всё заковыристее. Наконец Джо, сильно сутулясь, вытянул из гитары единственную ноту и замер, прислушиваясь к её отзвукам. Он напоминал одержимого. Маклауд перестал дышать. Вот сейчас, сейчас… волшебство…

Дверь взорвалась грохотом. Ритмом даже не пахло, сплошной нахальный напор.

Джо зыркнул налитым глазом и рявкнул невнятное, но страшное в сути своей ругательство. Дункан сам не понял, как очутился у двери. Знакомое покалывание, ну как же без этого?

— Бар закрыт, — сообщил он поверх цепочки как можно дружелюбнее и убедительнее. Несомненно, это был тот самый малёк, который оказался чуть сообразительнее и настырнее, чем рассчитывал Митос. В спину Дункана почти ощутимо упиралось молчание гитары. Рукоять катаны, казалось, сама нашла его ладонь.

Сопляк был ещё и изрядно пьян. Он осклабился и со словами: «И ты сгодишься!», перерубил цепочку очень недурным мечом. Такой же новодел, как и его хозяин, но сталь и заточка приличные.

Стараясь не думать, как всё плохо, Дункан сперва постарался вытеснить грубияна за порог, на опустевшую улицу, и запереть дверь, но сообразил, что шума от этого будет только больше. Отступил. Малёк радостно шагнул, прыгнул в ловушку, считая, что победа в кармане. Он был неплох, этот наглый пьяный мальчишка, и чем-то напоминал Ричи. Такого, пожалуй, не удалось бы просто отлупить. А убивать не хотелось. Митос принял боевую стойку, но вмешиваться не спешил. Зачем? У малька не было шансов, он уже и сам понял, что сильно зарвался, но спасительный страх на его лице сменился треклятым гибельным упрямством.

— Брось оружие! — крикнул Дункан, не особенно рассчитывая на результат, но всё-таки попробовать стоило.

Малёк ожидаемо запыхтел и усилил натиск. Но он уже выдыхался: скорость, привычная для Маклауда, для него была высоковата. Он швырнул табуретку, поддев её носком туфли, но, конечно, промазал. В Дункана промазал, а так, в целом, куда-то попал. Звон стекла заглушил звон стали. Джо орёт. Фу-ты, как неловко получилось, слово же дал,