охрана – мудаки, – сказал Эдик.
Я-то к толпе привык, а Женя с остальными застыли. Они, наверное, никогда раньше не видели столько людей в одном месте. Текли ручьи человечины, пожирая все на своем пути. Я пытался провести ребят к гримерке, но постоянно кто-то шел нам навстречу. «Не дай Бог потеряются», – думал я.
– Слуш, Федя, – позвал меня Костер. – Давай, это, лучше я впереди пойду. Я умею.
– Как?
– Смотри, – резким движением Костер оторвал Женю от земли и закричал. – Караул, человеку плохо! Все, побежали.
Люди расступались перед нами. Никто не хотел быть причастен к несчастью. На нас озиралась охрана и персонал, сыпались матерные слова по спине.
– С дороги! Срочно, человеку плохо! – продолжал кричать Костер. Быть раздавленным гигантом на Новый год – не это ли чудо? Маневрируя сквозь потоки, идущие от сцены к сцене, от бара к бару, мы добрались до бэкстейджа, где стояли те самые охранники, что не пускали нас.
– Ну привет, – поздоровался я с ними.
– Охуенно, – Женя слез с рук Костера и закурил. – Ну что, когда выступление?
– Через час.
– Круто.
– Мы с Эдиком пойдем хлестать, – сказал Костер.
– А курить будете? – отозвал их Женя.
– Не-а, потом, дай согреться, – сказал Эдик и захлопнул за собой дверь
Мы остались наедине с Женей. Жужжал трансформатор за сценой. До выхода следующей группы оставалось двадцать минут. В стороне кипела работа. Стейдж-менеджер ругалась с техниками, техники обвиняли во всем музыкантов, а музыканты были уже не в состоянии признавать вину. До нас обрывками доносился разговор. Вдруг в конфликт вмешался ведущий, тот самый сраный Дед Мороз, и попытался свести разногласие в шутку, за что отхватил от двоих. Женя засмеялся – я никогда раньше не слышал его смех.
– Ой, охуеть. Ну что, Федя, как дела? – обратился он ко мне.
– Да, не то чтобы хорошо, если честно.
– А что не так?
– Да… вроде сегодня событие, помнишь я говорил? А я не радуюсь почему-то.
– Ты чем-то недоволен?
– Честно говоря, я недоволен, что мы не смогли договориться с брендом по поводу песни.
– Забей, – Женя затянулся. – Уже ничего не поделаешь.
– Меня даже удивило, что вы согласились.
– Ну, Федя… Чего только не поделаешь в жизни – за все отвечать приходится. Иногда вот так, иногда похуже. Ты зря волнуешься. Типа, мы тут, через вот, тридцать минут выйдем на сцену, выступим и поедем домой.
– Я ждал чего-то большего от сегодняшнего дня. Понимаешь… я думал, вот вы приедете, и наступит счастье какое-то. Ты прости, что в такое вдаюсь, личное. Гружу не к месту.
– Ничего страшного. А с хера ли должно было счастье наступить?
– Ну…
– Типа, как должна была измениться твоя жизнь от того, что мы выступим? У тебя же работа такая. У тебя бы она, наверное, изменилась, если бы наоборот не стали выступать, согласен?
– Да, но…
– Или ты просто недоволен теми ощущениями?
– Тяжелый вопрос.
– Ладно, тогда не лезу. Просто, – Женя потянулся в карман за следующей сигаретой, – я не очень люблю пустые разговоры. Не умею в них, мало с кем общаюсь. Вот мы с Леней, который Костер, перед приездом сюда посрались и не общались вообще. Только репетировали. Он меня побил еще, представляешь?
– Офигеть.
– Да, но пришлось себя пересилить. С Эдиком снова увиделись, благодаря тебе, кстати.
– И ты счастлив?
– Слушай… там, откуда я родом, из того времени, где я рос – говорливых не любят. Потому я… я не могу сказать, что просто счастлив. Но знаю, что, когда вернусь домой, в подъезде будет пахнуть жареной картошкой с грибами на масле, меня встретят жена и сын. И я ни с кем делиться этим не стану. Оставлю свою радость при себе. Не принято такое афишировать, что ли…
– Я вот что спросить хотел, Женя. Между нами. Я прокручивал в голове нашу первую встречу и до сих пор не верю, что ты согласился выступить.
– Я тоже, Федя. Я тоже. Но иногда приходится идти против себя, чтобы остальным было лучше. Я в знаки верю и когда, ну, ездил Эдику предложение делать по выступлению, увидел его жилье и понял, что… Не хочу того же для своей семьи. Или когда я стал думать отказаться, мы тогда с Костером повздорили, мне резко поплохело. Знаки, они такие, настойчивые!
– И как ты справляешься?
– С чем? С тем что я продался?
– Ну, не совсем…
– Да я понял, – отмахнулся Женя. – говори, как есть. Да никак, наверное. По сути, любое выступление – это продаться.
– Но ваш случай совсем другой.
– Да, тут сумма другая, – Женя отбросил бычок. – Соль на рану, блять. Ты меня, конечно, загрузил, Федя. Тебя, наверное, позитив в жизни пугает. Такой зашуганный…
– Да.
– Бойся больше. Когда нам на сцену?
– Подойдет стейдж-менеджер и скажет. По часам – пятнадцать минут.
– Класс, поссать успею, – сказал вслед Женя и хлопнул дверью. Я же остался на улице проветриться. Пусть ветер унесет мое спокойствие, и я снова начну волноваться и ощущать величие сегодняшнего дня. Тяжело признавать, что Оксана оказалась права. Потому, видимо, будущее за такими, как она – прогрессивными, способными подстраиваться и быстро изменяться. Не держаться за старое, любимое место, а двигаться дальше. Не искать конца, а стремиться вперед, не думая о нем. Нам есть чему поучиться у них, жителей будущего, пока есть такая возможность. Как-никак, мы проиграли им сегодня.
– Пять минут перед выходом. Мы стояли у сцены. Женя, Костер и Эдик курили, специально чтобы к ним не мог подойти назойливый ведущий. – Чего ты боишься, а? – басил ему Костер. – Иди сюда, поговорим! Ха! Публика у сцены бушевала. С каждой минутой ближе к выступлению радостный ор становился все громче и громче. Я перечислял в голове все нюансы перед выступлением: гримерка закрыта, охрана у сцены, задний фон выключили. Свет без изысков, зеленый, без стробов и яркого света, вода на сцене, на столе алкоголь. – Можно выходить, – сказала стейдж-менеджер, чье имя я забыл. – Не забудьте только несколько слов сказать, о… – Понял. Ребята, выход. Ни пуха ни пера. – Погнали, че, – сказал Эдик и вышел первым. Зал закричал от восторга. Сквозь темноту блестели украшения на женщинах и часы у мужчины. Они были едины, плакали от счастья, что скоро случится чудо. – Блин, я никогда раньше перед такой толпой не выступал, охуеть, – волновался Костер. – Боишься? – пытался я его подколоть. – Ага, прям обоссался. – Ну, что, в добрый путь, – Женя кивнул головой. – Увидимся, Федя. Тебе понравится, пиздатый сет. Я кивнул в ответ. Стоило Жене и Костеру встать на сцену, как зал разразился бурными овациями. Толпа скандировала одним женским голосом: «Год
23.
– Пять минут перед выходом. Мы стояли у сцены. Женя, Костер и Эдик курили, специально чтобы к ним не мог подойти назойливый ведущий. – Чего ты боишься, а? – басил ему Костер. – Иди сюда, поговорим! Ха! Публика у сцены бушевала. С каждой минутой ближе к выступлению радостный ор становился все громче и громче. Я перечислял в голове все нюансы перед выступлением: гримерка закрыта, охрана у сцены, задний фон выключили. Свет без изысков, зеленый, без стробов и яркого света, вода на сцене, на столе алкоголь. – Можно выходить, – сказала стейдж-менеджер, чье имя я забыл. – Не забудьте только несколько слов сказать, о… – Понял. Ребята, выход. Ни пуха ни пера. – Погнали, че, – сказал Эдик и вышел первым. Зал закричал от восторга. Сквозь темноту блестели украшения на женщинах и часы у мужчины. Они были едины, плакали от счастья, что скоро случится чудо. – Блин, я никогда раньше перед такой толпой не выступал, охуеть, – волновался Костер. – Боишься? – пытался я его подколоть. – Ага, прям обоссался. – Ну, что, в добрый путь, – Женя кивнул головой. – Увидимся, Федя. Тебе понравится, пиздатый сет. Я кивнул в ответ. Стоило Жене и Костеру встать на сцену, как зал разразился бурными овациями. Толпа скандировала одним женским голосом: «Год