Словом, Стив, не прекращая поиски достойной работы, стал трудиться день и ночь в разных фирмочках, редактируя тексты и рекламные слоганы на английском. Светлана получала в школе гроши и по-прежнему подрабатывала экскурсоводом. Молодые жили, как и раньше, в маленькой квартирке в Текстильщиках. Каждый вечер там происходило то, что Стив называл про себя "итальянское кино".
– Дармоеды! Сволочи! Холуи буржуйские! Просрали страну! – орал папаша Василий Петрович, сильно смахивавший на мусорщика Дулитла из фильма "Моя прекрасная леди". Приняв на грудь законные двести граммов и поглощая программы теленовостей, он был неукротим в классовом гневе.
– Вот урод! Достал своим совком! Коммуняка! Работяга хренов! – визжала Светлана с какой-то особой интонацией, свойственной лишь родной речи и напрочь исчезавшей, когда она изъяснялась на языке Шекспира и Байрона.
– Не груби отцу, дрянь! Сопля английская! – педагогически встревала мать, Анжела Харитоновна, запустив для большей эффективности чем-нибудь в стену.
Чопорный островитянин, не привыкший в родном доме к подобным разборкам, с ужасом вслушивался в непонятные русские фразы, пытаясь уловить суть, и не понимал ни единого слова. Случалось, славянский темперамент Светланы обрушивался и на него. если тот попадал под горячую руку
– Чего молчишь, скажи что-нибудь, дубина заморская! – орала она на Стива, однако тот был по-английски невозмутим.
– Зачем ты кричаешь? – удивлялся он. – Зачем дубина? Ты, что, хочешь, чтобы я их бил? Впрочем, страстные ночи с любимой примиряли англичанина со «странными русскими обычаями». Днем он счастливо вспоминал ароматы апельсинов и шоколада, исходившие от любимой, и счастливо улыбался.
Пролетели два года. К концу долгой русской зимы иноземец, как обычно, впал в депрессию. Возвращаясь вечерами домой, он месил грязный снег в Текстильщиках и вспоминал родные острова, омываемые теплым Гольфстримом. По ночам ему все чаще снились Лондонские парки с лужайками, на которых уже в марте нежными островками пробиваются первые крокусы, знакомые пабы на уютных улочках, маленькая съемная квартирка в мансарде, уставленная цветами в горшках и освещенная предзакатным солнцем. Однако другое солнце, сиявшее рядом, золотоволосое, с мелодичным именем Светлана, по-прежнему притягивало англосакса посильнее идиллических домашних пейзажей. Когда возлюбленной не было дома, на Стива строго поглядывала с тумбочки кукла с серыми глазами, и мысли о бегстве из «хрущебы» исчезали сами собой. Стив вспоминал английские романы эпохи колониализма, в которых подданные Ее величества подолгу жили в далеких странах, не изменяя духу и идеалам Британской империи, и тайно гордился собой. Однажды после очередного скандала англичанин даже засобирался домой, но тут неожиданно позвонили его родители. Оказалось, мама и папа Уинсли купили тур в Москву – посмотреть, как поживает на опасной чужбине их сын.
К приезду заморских гостей женщины расстарались. Дочь сделала салат «Мимоза» и испекла торт «Зебра», а мать приготовила холодец и пирог с капустой. Папаша, дав Анжеле Харитоновне слово не посрамить семью, за столом почти не пил. Стив, сидя рядом со Светланой, растерянно улыбался, подливал Джону «Гжелки» и подкладывал Кэрри домашних разносолов. Однако подданные Ее величества были суровы.
– Мы надеялись, Стив, увидеть апартаменты, где ты живешь со своей герл-френд, а ты почему-то привез нас в квартиру ее родителей, – начала непростой разговор миссис Уинсли.
– Мы живем в комнате за стенкой, – улыбнулся Стив.
– Не хочешь ли ты сказать, что в этой квартире обитают две семьи? – поразился мистер Уинсли.
– Да, отец, это так, – подтвердил Стив.
– А где работает мой сын, Стив Уинсли? – не отставал английский папаша.
– Пока постоянного места работы у меня нет. Зарабатываю случайными переводами, а по воскресеньям помогаю Светлане проводить экскурсии с детьми.
– А тебе не приходило в голову, сынок, что ты уже вышел из студенческого возраста? И что давно следует позаботиться о надежной профессии и о постоянном месте работы? – мрачновато спросил Джон Уинсли сына.
– Похоже, Стив, на твоего папашу водка действует так же, как на моего, сейчас бузить начнет, – шепнула бойфренду Светлана и тот вымученно усмехнулся.
– На будущий год планирую пойти учиться на курсы менеджеров по рекламе, а пока жду места в одной редакции, – попытался он оправдаться перед родителями.
– Так можно всю жизнь прождать! – лицо папы Уинсли стало багровым, и он закричал: – В конце концов ты будешь ночевать на улице и эта красивая русская кукла тебя бросит!
– Смотри-ка, мать! Вишь ты, у нас им не нравится! Не по-буржуйски, значит, живем, – суть монолога гостя Василий Петрович понял без переводчика. Тут же он капитально нарушил данное жене и дочери слово. После двухсот граммов водка, как обычно, пробудила у Василия Петровича способность понимать английский без перевода. Пролетарий громко стукнул кулаком по столу и приподнялся с табуретки.
– Я горбачусь день и ночь, чтобы эту поганую семейку содержать! Слышь, ты, лорд потрепанный, хамства в доме не потерплю. У сынка вашего денежки водятся нечасто. Что же вы, родственнички заморские, нос от нас воротите? Чтобы духа вашего здесь не было!
Мистер и мисс Уинсли после водки тоже обрели дар понимать иностранную речь без переводчика. Едва кивнув хозяевам, они решительно поднялись из-за стола.
– Нам пора в гостиницу, – сказал папаша Уинсли. – Если найдешь время для родителей, Стив, заезжай, поговорим в спокойной обстановке, – сухо предложил он и протянул сыну гостиничную визитку.
– Сынок, Степка, не расстраивайся, – утешал приунывшего Стива Василий Петрович, как только за английской родней закрылась дверь. – Пусть твои родители поразмыслят на досуге, как положено себя вести в приличном обществе. Мы тут, в Текстилях, хоть и не лорды с ледями, а хамства не потерпим! Знаешь. все же смотайся к ним в гостиницу. Родили они тебя, такого бестолкового, значит, уважать их должен. Как там, в Библии, сказано? «Чти отца и мать своих»!
Какое-то время после отъезда четы Уинсли семейство Светланы вело себя тихо. Понимали, что под влиянием родителей даже невозмутимый английский «зять» может взбрыкнуть. Теща тенью скользила по