посреди картотечных ящичков, и, болтая ногами, что-то весело рассказывала американцам, а те, не понимая ни слова по-русски, лишь молчали и вежливо улыбались.

А.Г. представил меня певице как переводчика и предложил, не стесняясь, пользоваться моими профессиональными услугами.

– Отлично, молодой человек, – деловито подключила меня к разговору Люба. – Переведите им, пожалуйста, что мне ихняя Мадонна в подметки не годится, так что пусть не теряют время и становятся моими импресарио. Скажите им, если они еще сами не поняли, что перед ними «звезда» мировой величины.

Да, так сразу и заявила. Любовь Станиславовна не умела расставлять незаметные психологические капканчики и рыть замаскированные ямки на пути полезных людей, как это в совершенстве делал А.Г. Нет, Люба кидалась с места в карьер и незамедлительно требовала от человека то, что ей было нужно в данный момент. Делала это по-детски наивно и прямолинейно, чем нередко отпугивала людей: они шалели от подобного темперамента.

Сразу же после исторического заявления о том, что американская нация ошиблась в выборе всенародного кумира, бесхитростная Любовь Станиславовна пригласила иностранцев на чай с клубничным вареньем. В маленькой квартирке, где она остановилась на время гастролей в Хабаровске, состоялась вторая, неофициальная часть представления. Артистка Кузнецова, переодетая в платье «леопардового» окраса, с заново накрашенным вызывающе-красным ртом, неустанно рассказывала о том, какая она талантливая, прерывая себя лишь затем, чтобы исполнить очередное музыкальное произведение, и не давала никому вставить ни единого слова.

Интернациональные посиделки закончились под оглушительные звуки арии Кармен, после которой Люба звучно расцеловала всех мужчин, оставив на их лицах смачные следы алой помады, и бесцеремонно выставила гостей за дверь: заявила, что у нее певческий режим и ей нужно незамедлительно ложиться спать.

На ноябрьском холодке прибалдевшие американцы немного пришли в себя, а А.Г. извиняющимся тоном объяснил, что он, дескать, не знал, какая невоспитанная и бестактная была на самом деле Любовь Станиславовна, иначе, конечно же, уберег бы таких культурных и тонких людей от общества этой халды.

В знак компенсации А.Г. предложил устроить вечеринку у себя дома – «с бутылочкой хорошего вина и спокойной гитарной музыкой». Друг Марка Батлера согласился на это при условии, что на его вечеринке разговаривающих будет больше одного человека. А.Г. долго потом смеялся над этой шуткой и даже включил ее в репертуар собственных острот.

2. «Ты всегда хороша несравненно»

Ты всегда хороша несравненно,

Но когда я уныл и угрюм,

Оживляется так вдохновенно

Твой веселый, насмешливый ум.

Ты хохочешь так бойко и мило,

Так врагов моих глупых бранишь,

То, понурив головку уныло,

Так лукаво меня ты смешишь.

(романс А. Дюбюка, сл. Н. Некрасова)

Со дня моей первой встречи с Любовью Станиславовной прошло полгода. В апреле А.Г. решил торжественно и пышно отметить свой юбилей – ему тогда исполнилось 43 года, но разве в этом суть? Он задумал устроить концерт в свою честь и пригласить все высшее общество Хабаровска в Дом кино. Меня А.Г. обязал оформить больше ста пригласительных открыток – на них я должен был начертать следующие изящные слова: «Моим искусством была жизнь. Я положил себя на музыку. Дни моей жизни – это мои сонаты. Я вложил весь свой гений в собственную жизнь, и лишь талант – в свои произведения». Как всегда у А.Г., получилось скромно и со вкусом.

Перед самым выступлением маэстро носился по зданию, разъяренный на каких-то незваных гостей и бездарных официанток, которые без его помощи «не могли даже бутылку шампанского открыть». Весь на нерве, он велел мне следовать за ним в гримерку, чтобы уяснить детали нашего совместного выступления: мы приготовили двуязычный литературно-музыкальный экспромт по мотивам «Дориана Грея».

В комнате – о неожиданность, о радость! – я увидел Любовь Станиславовну Коломиец-Кузнецову: она нервно расхаживала по диагонали и явно пребывала не в настроении. На этот раз она была облачена в очень длинное, ярко-красное платье без намека на рукава и с глубоким вырезом. Наряд выгодно обнажал округлые, холеные плечи и руки певицы, а при желании можно было получить и некоторое представление о ее недурственной груди. В ушах у певицы посверкивали длинные и тяжелые по виду серьги причудливой конфигурации – их блеск, словно сталь меча, придавал облику «звезды» немалую долю воинственности. Я отметил, что быть не в духе очень шло Любе, это делало ее еще недоступнее для обычных смертных.

Едва мы вошли в гримерку, Кузнецова обрушилась на А.Г., не удостоив меня даже мимолетным взглядом, будто никогда и не видела.

– Если бы я знала, что мне устроят такой прием, ни за что бы не приехала! – без предисловий заорала Люба. – Я истратила последние деньги на поезд, а в результате получай, дорогая Любовь Станиславовна: ни встретить тебя толком не могут, ни аккомпаниатора найти, про гонорар я уже вообще молчу!

– Люба, опомнись, какой гонорар? – театрально приподняв брови, тихо проговорил А.Г. – Это просто встреча друзей. А насчет сопровождения ты сама должна была позаботиться – по-моему, здесь каждый отвечает за себя сам.

– Господи, ради чего я сюда приперлась? – не унималась Кузнецова. – Оскорбления выслушивать? Можно подумать, у меня проблем мало, а денег – куры не клюют, чтобы без толку туда-сюда мотаться. Кажется, я вам говорила, драгоценный А.Г., что меня из филармонии подло уволили и я сижу без копейки в кармане. Я всегда знала, что дело именно так и кончится: там все жутко завидовали моему таланту. Да они просто зеленели, когда слышали про мои успехи! Змеи подколодные, вы бы их слышали – ах, Любочка, ах, солнышко, нам тебя так будет не хватать!.. В общем, А.Г., если хочешь, чтобы я сегодня пела, заплати-ка мне, милый друг, и желательно вперед.

Во время этого эмоционального монолога маэстро заметно менялся в лице, но сохранял внешнее равновесие. При последних словах певицы на его щеках сквозь грим проступила легкая зелень.

– Уважаемая Любовь Станиславовна, – с угрожающим спокойствием сказал он, – вы что, собираетесь сорвать весь вечер? Мне через минуту программу начинать – в каком состоянии я, по-вашему, появлюсь на сцене? Как вы вообще себе позволяете разговаривать со мной? Не слишком ли вы много о себе возомнили, захудалая провинциальная певичка? Вас совершенно правильно выгнали из филармонии – кому нужна такая скандалистка, да еще со «звездной» болезнью? Если, дорогая Любовь Станиславовна, вы сегодня не выйдете на сцену, то жестоко за это поплатитесь. Вам ясно? Я