под освежающий летний ливень. За ним плёлся его младший братишка, маленький, с веснушчатым лицом; он то нагонял своего брата, то семенил мелкими шажками, пытаясь поудобней ухватить здоровенную секиру. Инструмент то и дело соскальзывал вниз и волочился по земле, подскакивая на булыжниках мостовой. Замыкал процессию старик; со свёртком под мышкой и в фартуке он напоминал точильщика ножей, отправившегося на свой ежедневный промысел. Прохожих было немного, а те, кто попадался, двигались в ту же сторону, ускоряя шаг при встрече. Все они также спешили на церемонию. Старик нагнал младшего мальчишку, который уже выбивался из сил, и, забрав у того тяжелую ношу, водрузил себе на плечо.

Шум толпы рвался в улицы и проулки, упиравшиеся в центральную площадь, и гулким эхом носился по узким пространствам между каменных стен. Стало совсем тепло, и лица стражников, державших проходы, лоснились от пота. Толпа бесновалась и ликовала, предвкушая яркое зрелище. Была она неоднородна и по своему составу, и по тому, какие цели преследовали люди, собравшиеся здесь сегодня. Городская беднота, калеки и юродивые, прибыв раньше всех, заняли места по периметру площади. Облепив стены и ниши окрестных зданий, они на разный лад просили милостыню, пытаясь переиграть друг друга в жалобности и мерзости своих голосов. Другие нищие в серых невзрачных одеждах держались особняком, будто не принимая участия во всеобщем попрошайничестве. Порой, перебрасываясь незаметными для прочих взглядами, они резко срывались с места и ныряли в толпу, а их место занимали другие, ждавшие своего шанса. У карманников была строгая иерархия и очерёдность работы. Методично обирая карманы незадачливых горожан в самой гуще толпы, они ни на секунду не позволяли себе задуматься о том, что через полчаса смогут лицезреть страдания своих же товарищей, попавшихся во время такого же дерзкого промысла. Лоточникам, продающим еду, приходилось несладко. Они работали на два фронта: обслуживая огромный поток покупателей и пытаясь сберечь свою выручку от рук вездесущих щипачей. Но коммерческие успехи в подобные дни покрывали все возможные риски. Толстые купчихи и жены зажиточных ремесленников обжирались пирожками, сыром, фруктами и всем другим, что прикатили торговцы в это праздничное утро. Мещанки победнее шумно обсуждали с товарками подготовку к сегодняшней церемонии. Молодежь развлекалась как могла. Школяры носились с гиканьем через толпу, расталкивая честной люд и щипая за зады молодых женщин. Иной раз, заприметив какого-нибудь неопытного воришку, они всей гурьбой гнались за ним, пинками выпроваживая к краю площади. Смиренно стояли немногочисленные бородатые крестьяне, теребя в руках шапку или поясок своего кафтана. Знать восседала на полукруглом возвышении, наподобие амфитеатра, откуда весь процесс виделся как на ладони. Балконы выходивших на площадь домов тоже были полны господ, с нетерпением ожидающих начала представления.

Когда старик и сопровождающие его мальчики поднялись на эшафот, не все люди сразу заметили это. Подобно грузному нерасторопному чудищу, извиваясь, смыкая и размыкая свои члены, сокращая многочисленные мускулы и втягивая рудиментарные отростки, толпа медленно разворачивалась, устремляясь тысячеглазым взором в одну точку. Волна ропота пронеслась, нарастая от передних рядов к задним. На мгновение стало совсем тихо, лишь несколько голосов наиболее крикливых и невнимательных горожанок врезались в общее безмолвие. Но уже секунду спустя площадь утонула в бурном взрыве восторга и оваций. Братья вздрогнули и отступили на шаг, старик же, привыкший к подобным приветствиям, ни на секунду не отвлёкся на приветственные возгласы, начиная подготовку к предстоящей сегодня работе. На длинную скамью выкладывались инструменты, которые должны были понадобиться в процессе представления. Всегда, прежде чем начать, он группировал их, когда по весу, по ширине рабочей части или, если работа предстояла разнообразная как сегодня, по очерёдности применения. Публика с восхищенным нетерпением взирала на эти неторопливые приготовления.

Вскоре всё было готово к экзекуции. Главный распорядитель объявил о начале, и на эшафот возвели первых осуждённых. Как обычно, в первую очередь шли наказания за лёгкие провинности. Отрубание пальцев молодым воришкам или богохульникам, отрезание ушей или кончика носа изменникам и блудницам. Такие операции старик последнее время стал позволять исполнить и своим помощникам. Маленькие кухонные или лёгкие ремесленные топоры с узким лезвием лучше всего справлялись с решением подобных задач. Кисти одной руки лишали повторно уличённых в воровстве, тех, кто поднял руку на господина или воровал в церкви.

Больше всего старик не любил наказания за мужеложство и развращение детей. Содомиты воняли и орали как напуганные бабы ещё задолго до начала экзекуции. После, он заставлял их самих убирать за собой, и те, с вытаращенными глазами, повизгивая и заливая всё вокруг кровью, хватали остатки своего достоинства и убегали прочь, мелко семеня сдвинутыми ногами.

Отнять руку или ногу было обычно делом пары ударов. Для этого использовались большие топоры с широким лезвием и удобный плотницкий инструмент. Иногда, когда наказуемый выглядел особенно крепко, находилось применение и для топора-колуна. Старик не любил растягивать страдания приговорённых. Тяжёлый металл сразу дробил кость, а завершить процесс побыстрее можно было и менее массивным орудием. На кости отрубленной конечности оставался прямой и правильный след финального удара. Это место тут же прижигалось мальчишками, которые всегда были начеку, и отмучавшийся преступник уходил (или уползал) по своим делам, свободный и раскаявшийся.

Но самым большим его искусством, тем, благодаря чему его знали во всей центральной провинции и что привлекало такую массу народа в день казней – было умение рубить головы. Непревзойденное мастерство владения топором, заключающееся в точности удара по определённой части шеи, его силе, а также правильной заточке, выделяло его среди всех палачей страны. Он соперничал по популярности со звездой цирка юродивых Плаксивым Жаком, а рукоплескания результатам его точных движений по неистовству превосходили овации публики на постановках трагедий столичного театра. Старик знал о народном восхищении и привык к нему. Ему приятна была реакция толпы, но всей славой он предпочитал быть обязанным только своим топорам.

Прошёл примерно час с момента начала церемонии и несколько минут с последнего вопля какого-то нерадивого холопа, лишившегося сегодня кисти левой руки. Несколько дней назад ей посчастливилось