успешной в Вашингтоне, то это нужно объяснять тем, что наш посланник не захотел согласиться на условия, наносящие ущерб основным интересам Колумбии. И это был его долг. Наличие господства янки над перешейком, вечное владение или неограниченный контроль над ним несовместимы с суверенитетом нашей родины, это будет равнозначно превращению сильного государства в слабое, и даже самый непосвященный читатель понимает, какова в таком случае будет судьба нашего народа.

Колумбия не должна ввязываться в авантюру такого сорта. Мы скорее с радостью откажемся от чести иметь канал через Панаму, чем согласимся на такой договор… Ни атома нашего суверенитета, ни пяди нашей территории»^[114]. Основные возражения против договора сводились к следующему: 1. Потеря суверенитета. 2. Неконституционность предоставления суверенных прав иностранной державе. 3. Недостаточность финансовой компенсации. 4. Опасность дальнейшего наступления американского империализма.

Самым важным был вопрос о суверенитете.

24 марта газета «Эль коломбиано» в передовой статье писала: «Известие о договоре, подписанном в Вашингтоне в январе месяце между колумбийским поверенным в делах и государственным секретарем Хэем, не только не рассеяло инстинктивные опасения, которые вызывал этот документ, когда его содержание было известно частично, но совершенно оправдало эти опасения, обнаруживая план фактической ликвидации суверенитета Колумбии над значительной частью перешейка, если не над всеми перешейками.

Тот факт, что различные статьи договора с большим или меньшим эффектом повторяют то, что колумбийский ^[115] суверенитет остается во всей своей силе и что Соединенные Штаты могут, как и раньше, гарантировать суверенитет Панаме, ничего не означает, так как фактически условия договора приводят к другим выводам. Суверенитет является синонимом господства, владения и верховной власти над указанной территорией.

С того момента, когда законы страны и ее суды ограничены в своих правах законами иностранной державы, когда страна теряет власть над людьми, населяющими ее территорию, — с момента, когда она не может устанавливать на этой территории налоги, когда проникновение в определенный район страны с целью преследования преступников требует разрешения иностранной державы, — с этого момента ее власть должна именоваться чем-то меньшим, чем суверенитет, и эта часть территории должна называться именем, отличным от имени родины.

Мы не знаем, по какому праву представитель Колумбии смог подписать пакт, открыто, противоречащий не по одному, а по многим пунктам основному закону, исполнять который он давал присягу… Мы хотим лишь верить, что пункты договора не были тщательно изучены и что составленные американскими чиновниками, мало знакомыми с нашими законами, они были приняты без такого обсуждения, которого они заслуживают».

Статья заканчивалась следующими заявлениями:

«В истории своего бурного и несчастного существования Колумбия еще не переживала более трудного момента, чем принятие договора, написанного в Вашингтоне… Нет, мы не должны опасаться или даже подозревать, что после героической и жестокой борьбы, в которой было принесено более пятидесяти тысяч жертв во имя установления национальных границ, в борьбе против вмешательства иностранных держав в нашу политику в целях неоспоримого утверждения автономии Республики, — и чтобы после всего этого Колумбия, разбитая и униженная, пала к ногам иностранной державы, чтобы мы продали наших братьев за тридцать серебреников…»^[116].

В тот период пресса Колумбии помещала массу статей, предлагавших различные формы урегулирования вопроса о канале.

13 марта 1903 г. правительственная газета «Эль коррео насиональ» опубликовала вопросник относительно дискуссии о договоре. Вопросник был направлен 28 выдающимся политическим деятелям различных политических группировок.

В анкету входили следующие вопросы: 1. Должна ли быть ратифицирована конгрессом пролонгация концессии, предоставленная Новой компании правительством Санклементе. 2. Возможно ли сформировать новую компанию для строительства канала, или Соединенные Штаты являются единственным возможным агентом. 3. В случае, если будет достигнуто соглашение с США, на какой базе должна быть дана им концессия. 4. Должна ли быть предоставлена американскому правительству юрисдикция в зоне работ. 5. Если юрисдикция будет предоставлена, то может ли быть спасен суверенитет Колумбии в зоне. 6. Какое возмещение должно быть потребовано и в какой форме. 7. На каких условиях должна Колумбия позволить Новой компании Панамского канала передать свои права американскому правительству.

Анализ ответов, представленных колумбийскими деятелями, совершенно ясно показывает, что подавляющее большинство не одобряло договора Хэя—Эррана.

В своем сообщении Хэю от 15 апреля посланник США в Колумбии Бопре^[117] следующим образом характеризует отношение колумбийской прессы к договору: «Газеты полны резких статей, осуждающих договор… который они представляют как попытку сильной державы воспользоваться неблагоприятной обстановкой кризиса, переживаемого Колумбией, и за ничтожную сумму лишить ее одного из самых ценных источников богатства, имеющегося в мире»^[118].

Между тем американская пресса всячески восхваляла договор Хэя—Эррана, изображая колумбийского президента Маррокина полновластным диктатором, полностью контролирующим положение в стране.

Выражалось мнение, что если колумбийский конгресс и будет критиковать договор, то только так, как это позволит Маррокин, что ратификация договора колумбийским сенатом — простая формальность, на которую потребуется немного времени.

24 января президент Рузвельт направил договор Хэя—Эррана на утверждение в сенат. 17 марта 1903 г. он был ратифицирован без поправок. 73 сенатора голосовали за ратификацию и только 5 — против.

В связи с ратификацией договора нью-йоркская газета «Сан» 19 марта 1903 г. писала в передовой статье, что «победа Панамы была одержана благодаря ее собственным достоинствам».

И далее:

«Получению этого счастливого результата способствовало много влиятельных лиц. Если бы нас попросили составить список основных факторов, то мы бы немедленно ответили: президент Рузвельт, государственный секретарь Хэй, почтенный М. А. Ханна, умение сенатора Спунера действовать верно и в подходящий момент, извержение Момотомбо и, наконец, последнее, но не менее важное, это участие бывшего главного инженера французской компании на перешейке г-на Филиппа Бюно-Варильи, который в течение всех переговоров