пойдём, сразу после… после того, как… как всё пройдет.
– А с Воробышком кто останется?
– Как кто? Крёстный отец, вестимо.
– Ну вот, куда мы без Дмитрия? Он у нас постоянная палочка-выручалочка. Уедет в Лондон – не знаю, как справимся.
Я не выдержал:
– Если хочешь, поедем в Лондон…
– Да нам-то туда зачем?
– Да, да, конечно, – согласился я с облегчением. – Мне уже всё равно, ей-богу. Если хочешь, останемся здесь, в Париже. Главное, чтобы с вами всё было хорошо. Вызовем Веру Ильиничну…
У неё посветлело лицо:
– Правда? Ты готов остаться в Париже?
Меня понесло:
– Конечно. Незаменимых нет. Найдётся для богадельни другой доктор. Напишу Реза-хану, попрошу племянника Гаффари назначить.
– А ты… как же?
– Я с тобой, с вами.
– Нет, ты не сможешь. Платон Андреевич и так едва держится, ждёт тебя. И Марья Никифоровна никому другому не позволит себя осматривать…
У неё исказилось лицо, она охнула, сползла со стула на пол, схватилась за поясницу.
Я забормотал:
– Да к чёрту их всех! У меня ты. И Воробышек. Ты сама говорила: в мусульманской стране ему никогда не стать своим.
– Ты за него не волнуйся. У этого человечка будет совершенно особая судьба, я это точно знаю.
– У всех судьба особая. Хорошо бы нашему просто удачной.
– А-а-ах! – она закинула голову и некоторое время не могла говорить. Я едва не задохнулся от бессилия. – Саш, я знаю, как тебе важно то, что ты делаешь в Тегеране. Не надо этих жертв. Я привезу туда свои новые модели, вот увидишь, мой бутик станет лучшим в Персии. – Вытерла лоб. – Ой, как больно, Са-а-аша!
Лицо её исказилось, по щекам потекли слёзы. Я опустился перед ней на одно колено.
– Воробей, я буду счастлив с тобой где угодно.
Она улыбнулась, всхлипывая и слизывая слёзы:
– Я взрослый человек и могу сама решать за себя.
Эти слова мне были знакомы. Это я в кабаке на прощание заявил ей, что она должна решать за себя сама. Спьяну мне в этой фразе чудилась лишь гордая готовность освободить её. Хотя даже тогда я знал, что ей от меня вовсе не свобода нужна. Теперь я даже не мигнул:
– Ты можешь решать за всех нас.
Она отдышалась:
– Знаешь, если честно, в последнее время парижский успех для меня уже не самое важное. Он был очень нужным, пока я его не добилась. А теперь самым важным стало вот это, – её ладонь легла на живот. – Мне в Тегеране будет хорошо, не волнуйся.
Я обнял её и прижал к себе, осторожно, но так, чтобы чувствовать всю – от мягких душистых волос до крепкого круглого пуза.
– Я люблю тебя всем сердцем, телом и душой.
От её слез стало солоно на губах, и это был вкус счастья.
ЛитВек: бестселлеры недели
