страшное, что в трясину своих проблем ты тащишь за собою других людей, которым ты не безразличен: меня, Эльзу…

Алекс допил остатки виски, но это не принесло ему того кайфа, который он испытал несколько минут назад от первых глотков.

– Марк, а может мне уехать куда-нибудь?..

– Послушай совет старого еврея: полезай в петлю! Так ты избавишь от страданий многих людей…

Алекс поразился:

– Что-о?

– Какая разница – где мучиться: здесь или на том свете?! Впрочем, Бог от тебя давно уже отвернулся, а дьявол – боится…

Горман пьяно засмеялся:

– Марк, а ты знаешь Молитву Милосердия на иврите?

– Я итальянец!

– Расслабься, старина! Ты – еврей, а я не «дуче» Муссолини и не Гитлер! Ну давай: прочитай Молитву Милосердия…

Рубинштейн пристально посмотрел в невменяемые глаза парня, и тихо, с презрением чеканя каждое своё слово, закончил разговор:

– Ах ты ублюдок неблагодарный! Я ведь только что спас тебя от гибели! Так что иди ты в женскую щель! И это всё, что я хочу тебе сказать! Вот тебе моя Молитва Милосердия!

Горман криво усмехнулся и, похлопав в ладоши, показал большой палец:

– Браво! Дословный перевод с иврита!

Но едва он встал и сделал пару вполне уверенных шагов к выходу – острая боль резко скрутила его, сознание помутилось, и Алекс рухнул на пол без чувств…

* * *

Горман очнулся в квартире Эльзы.

Морщась от боли, сел на край кровати.

Приступы тошноты накатывали штормящими волнами, а тяжёлая голова гудела, как турбина.

Воспалённый мозг фрагментами вспоминал, как в кафе Марк приводил его в чувства, потом откуда-то появилась Эльза, потом темнота, затем какая-то белая стена (или потолок?), и вновь темнота, какие-то люди (или тени?), чьи-то незнакомые голоса…

Как он очутился здесь – у Эльзы – Алекс не помнил…

Девушка спала, отвернувшись к стене. За окном была глубокая ночь, и моросил дождь вперемежку со снегом.

Шатаясь, Алекс добрёл до туалета и встал на колени перед унитазом.

Его вырвало. Организм выплескивал из желудка вонючую желчную пену с кровью, освобождаясь от ядовитых нечистот.

Тело скручивало судорогой удушья, в ушах звенело, а виски напрягались так, словно сейчас они треснут и забрызжут стены и пол туалета вырывающимися наружу мозгами.

Сердце металось в груди, подобно буйному заключённому в одиночной камере…

Минут через пять наступило относительное облегчение. Спазмы тошноты отступили, и всё тело обмякло, превращаясь в бесформенное тесто. Слабость обволакивала.

Казалось, что ноги, руки, лицо Гормана не из плоти и крови, а из растаявшего пластилина.

Дико хотелось спать! Глаза закрывались сами собой, и Алекс улёгся на прохладный кафель пола туалета, положив под голову ладони и поджав к животу ноги.

Он превратился в большой и несуразный отравленный эмбрион, который всем своим жалким, беспомощным видом показывал, что желает не рождения, а смерти…

Сквозь тяжёлую дремоту, как в тумане, он вдруг «услышал» голос давно умершей матери, которая тихо, ласково и удивительно красиво пела блюз:

Спи, мой мальчик,

Спи, мой мальчик…

Ночь давно спустилась с крыш,

Почему же ты не спишь?

Мечтаешь?

А ты знаешь?

Я мечтала и мечты сбылись…

Алекс настолько явственно сейчас слышал эту чудесную песню из своего детства, что он улыбнулся.

Хотя улыбка получилась страдальческой – так улыбаются те, кто после долгих и страшных пыток идёт на казнь, как на долгожданное избавление от невыносимых мук.

Завтра утром

Дождь весенний

Смоет зимние грехи

Пропоёт тебе стихи

О лете

И всё на свете

Расцветает, чтобы вечно жить!..

С грозными Грозами

Справишься шутя!

Ангел твой помилует тебя!

Нежностью

И верностью

Освещён твой путь!

Взять Любовь в дорогу не забудь!..

Сколько раз пела мама эту красивую колыбельную, когда Алекс был маленьким?! Но никогда она не пела так мелодично и проникновенно, как сейчас…

Мама положила его голову себе на колени, и он опять, словно в детстве, ощутил теплоту её нежной руки, которая ласково гладила его по волосам.

Не открывая глаз, Алекс понял, что мама тихо плачет, всхлипывая.

– Не плачь, мама! – попросил Алекс и попытался открыть глаза.

Но тяжёлые опухшие веки не слушались.

…И здесь он осознал, что приходит в себя, просыпается.

Голова его лежала на коленях Эльзы. И девушка, склонившись над ним, ласково гладила Алекса по волосам, что-то шептала и тихо плакала…

ГЛАВА II

А ведь проблемы только начинаются…

USA, Чикаго (штат Иллинойс), ноябрь 1963-го года.

Это был он – Алекс Горман, по прозвищу «Sorry» – бывший легендарный хоккеист NHL, семикратный обладатель «Stanley Cup», выступающий за разные Клубы, лучший бомбардир плей-офф, окончивший спортивную карьеру.

Впрочем, нет – это уже не Алекс Горман, по прозвищу «Sorry» – любимец фанатов и журналистов…

Тот парень «умер» два года назад. А этот Горман каждый день топит себя на дне бутылки, и с беспечным изяществом проигрывает на тотализаторе огромные деньги, взятые в долг.

…Неотвратимо наступил роковой день – Горман должен вернуть пятьсот долларов, взятых у Никола Спалетти по кличке «Wild West» («Дикий Запад»).

Но где найти эти деньги?..

И поздним вечером Алекс, с поклонной головой (и абсолютно трезвый!), пришёл к Марку.

Горман ещё не успел поздороваться, а Рубинштейн сразу предупредил:

– Не буди спящего пса! Иначе он откусит тебе яйца!

– Старина, прости! Ты же видишь, что я трезвый! Дай мне эти чёртовы пять сотен! Я отработаю! Готов годами у тебя посуду мыть!

– О, нет! Ты больше разобьёшь, чем помоешь… – отмахнулся Марк, всё ещё оскорблённый недавней размолвкой с парнем. – Алекс, ты хочешь, чтобы я тебе поверил? Но это так же невозможно, как засунуть в осла его говно!

Однако Горман не сдавался:

– Послушай, Марк, если я не верну долг, то меня убьют уже завтра, а тебе всё равно придётся отдавать эти деньги. Спаси меня, дружище!..

Это прозвучало вполне логично. Больше уговаривать старого еврея не пришлось – Рубинштейн отсчитал необходимую сумму, взяв с Алекса честное слово, что больше он не выпьет ни капли и устроится хоть на какую-нибудь работу.

Счастливый Горман клятвенно заверил Марка, что всё исполнит, и пошёл отдавать долг…

Он явился в Ночной клуб, который был «офисом» Никола Спалетти. Но мафиози куда-то уехал, и уже через час Горман напился до беспамятства в компании сомнительных парней (якобы почитателей легендарного хоккеиста Алекса «Sorry»).

Пили полночи, и подробности этой ночной пьянки превратились в какие-то невнятные обрывки фраз и лиц…

* * *

Горман очнулся только днём в какой-то грязной подворотне, промокший от дождя и снега.

Чувствовал себя Алекс так, будто