бритвой… Да… То, конечно, думать руке приходится гораздо меньше, чем если скажем… бреешься опасной бритвой… или топором например» – он усмехнулся. «Но все равно говорить о том, что внимание все куда то улетает нельзя… Эх!» Рука дрогнула и на подбородке выступила маленькая капелька крови. « И так то порезаться можно, ни о чем не думая, А они: помечтай…О самолетах! Дебилы!» И закончив бритье и слегка морщась смыл остатки пены с лица.

Причесывая непослушную кипу волос, он снова пристально посмотрел в свое отражение. Глаза вздрогнув упали вниз и приникли к белеюшему между незастегнутых пол рубашки провалу слабой груди: он вспомнил как недавно поднимался по лестнице и все тяжелее дышал от усталости и от… на какой этаж? На высокий какой то… Он смотрел на свою слабую грудь и тонкие руки. «Ребенка маленького по лестнице не поднять… Не то, что…»

Плитка на полу совсем потрескалась. Когда они клали ее с отцом, нужно было добавлять больше песка в смесь… Он говорил ему это… А сейчас все и сыграло: смесь держала плохо и плитка начала покачиваться – вот и результат… Плитку перекладывать… Он распрямил упавшие немного плечи и взгляд и вышел из ванной.

–Коля, Коля, ты освободился?, – Мать стояла в коридоре и держала в руках трубку закрывая ее рукой.

–Давай.

–Он будет с вами говорить, – произнесла мать в трубку, и прошептала вновь ее зажав, – Доброе утро…

Николай кивнул ей и неторопливо принял трубку.

–Да.

–Николай? Это Шмаков.. Лексеич, дело такое нужно помочь сегодня. Во вторую смену.

–Да? – мысль замедлилась. «Начальник… серьезный… Статья… погулять…»

–Эфир срывается, Крушкин болеет, я уезжаю сегодня – нужно, нужно выйти…

«А Лесников? Вовка Пухов? Галина Дмитриевна…»

–Хорошо… Хорошо… Да.

– Угу, – короткие гудки.

– 

Ну что ты будешь делать! – громко сказал Николай.

– 

Что-то случилось на работе? – Мать прибежала с кухни.

– 

Да нужно им помочь… Во вторую смену. Отказаться неудобно. Если начальник просит…

– 

Он тебя сам попросил? Да? Приятный голос у начальника. Умный.

«При чем здесь умный? Умный-разумный. Попросил…»

–Да, сам попросил… Отказаться неудобно поеду к четырем. Пожрать есть?

«Пожрать, такого слова она не любит…» Глаза быстро глянули на мать. Она укоризненно молча пошла на кухню. «Пожрать-пожратьпожратьпожрать, пожрать-пожратьпожратьпожрать – какая разница какими словами петь песенку… Красиво, снова красиво…»

Он уселся в углу кухни и включил телевизор. Глаза случайно поймали стрелку часов висящих над дверью.

–Уже два?

–Да Коля… А что, ты что то хотел сделать.– Мать повернулась к нему с вопросом.

–Да какая разница.– махнул он на нее рукой и продолжил переключать каналы.

–Да, теперь… Да… – мать торопливо отвернулась к плите.

Перед глазами мерцали картинки. Картинки не нравились. Картинки вызывали только раздражение. Пальцы продолжали нажимать на кнопочки. Глаза все больше раздражаясь смотрели на бессмысленно вещающий экран. Он безразлично оттолкнул пульт, оставив случайный канал.

–Сколько тебе положить, Коля? – мать поднесла пышащую дымом кастрюльку. Резкое чувство голода пробило внутренности «…вкус картошки…». Во рту образовалось почти физическое ощущение этого вкуса, скулы слегка свело.

–Много. – Николай потер руки и произнес с нежданно обуявшей голос бодростью.

–Сейчас сосиски будут, подожди чуть-чуть, – сказала мать с улыбкою.

Аппетитно дымящаяся картошка появилась перед ним. Испытывая дрожащее чувство близкого счастья, Николай аккуратно разложил на дымящиеся куски картошки масло. Глаза то и дело скользили по тающим кусочкам, замечая, как волнистым потоком сползает расплавленная масса, но отвлекаться нельзя – хлеб сложно резать вслепую.

–Коля подожди…

Но поздно. Откусив большой кусок хлеба, Николай со вздохом разломил вилкой первую картошину, выпустив из нее очередной комок пара и послал вдогонку хлебу.

–Коля, дай сосиски положить, – мать мешалась под руку и не давала насладиться прекрасным вкусом.

–Клади, клади, на… – Он резко пододвинул тарелку.

–Нужно же все сразу… Так вкуснее… – улыбалась победе мать.

Жаркие кусочки блаженно проскальзывали внутрь. Просто счастье какое-то. Этот вкус… Челюсти торопливо и с содроганием пытаются перемолоть еду, но горло вытягивает куски из их зубов. Еще вкуса. Кусить картошку, потом сосиску, потом хлеб. Пожевать. Кусить еще… Пожевать. «…что может быть…». Хорошо. Пожевать…

Николай взял еще картошки. Можно было бы есть вечно, но глаза мешали – они то и дело останавливались на часах. Там длинная стрелка опускалась все ниже и ниже, к месту где будет пора выходить. Ну еще немного. Николай взял еще одну картофелину, намазал ее маслом и, уже посапывая от усталости, медленно прожевал.

– 

Фу… Мать, спасиба. Хорошо… – Он положил руки на животик. – Хорошо, – протянул еще раз.

–На здоровье – улыбнулась она.

Нужно вставать. Не хочется. Нужно в сортир. Николай тяжело поднялся, и ковыляя от тяжелящей живот картошки пошел в туалет. …

…Раздался знакомый и всегда радостный звук закрываемой двери: звук шумящей воды бывший до этого таким громким вдруг резко приглушился и остался где то позади, как и все хорошее. Ощущение тяжести не покинуло его, сейчас хорошо бы лечь на кровать и получить еще немалую порцию удовольствия от выходного дня, но… «нужно помочь» … всплывает солидный басистый голос. Уже пора выходить.

Не торопясь и стараясь меньше беспокоить очумевший от радости живот, Николай прошел в комнату и начал стягивать штаны и кажущююся еще более родной и мягкой рубашку. Тело против воли присело на кровать и бессильно упало, откинувшись назад. «Вставать… вставать…» Некоторое время Николай безуспешно боролся с собой. Что то гнало вперед, а что то требовало остаться. Было почти невозможно променять такое близкое и манящее удовольствие на нежеланную обязанность работы. Долго и вслух вздохнув, он встал, достал из шкафа рубашку, свитер и брюки и начал без энтузиазма облачать в них свое тело.

Новые джинсы налезали с трудом и Николай втянул живот, чувствуя при этом как картошка пихает его под дых. Джинсы все равно не застегивались… Еще раз. Не получается. Ну что ты будешь