начну кашлять.

— Да, конечно, я видел его. Хороший парень, твой брат, тихий, — Люк на фото с ирокезом и банкой «Старого Карпа».

Прошу посмотреть журнал, который брал Люк. Смотрю. Непроизносимое название «Die Naturwissenschaften», картинки в стиле «управляемый ядерный синтез для чайников».

— Что это за язык?

— Фламандский.

— Такой язык на самом деле существует?

— Да, конечно. Похож на голландский или немецкий.

Никогда так остро не ощущала потребность в изучении фламандского языка.

— Где обычно сидел мой брат?

Иду за указанный стол. Листаю журнал, глупо верчу головой и пытаюсь понять, зачем Люк ходил сюда целый год.

Может, брат наблюдал за кем-то? Через улицу старое здание: стены из серого камня, в окнах — белые занавески. Надгробно-черная табличка с золотыми буквами гласит: «Гостиница Мощеный Двор. Все комнаты оборудованы ванной. Частная парковка. Настоящая еда». Мило. Чуть дальше по Уолкергейт неразлучные крыши: зеленовато-белая — городского совета и готически-черная — церкви Святой Троицы. Немного левее подпирает небо фортификационный вал; его завалило снегом, как и большую часть Бервика. Не зима, а сплошная пытка.

А это что? Между страниц спрятался клочок бумаги — бежевый, он почти слился по цвету с журналом:

«32308, Акелд — Вулер, третий класс». Билет на поезд? Люка?

— Вам ни о чем не говорит?

— Нет. Хотя… — библиотекарь небрежно листает свои записи и вновь качает головой. — Нет, ничего.

— Сестренка?

Нет, это не Люк звонит, это Эми. А сердце бьется, точно бешеное.

— Сестренка, что делаешь? Пошли вечером в кино? Пойдем, да? Нет? Да? Нет-да-нет? Да-нет?

Вообще Эми хорошая. Суетная немного, и в голове у подруги не опилки даже, а капустный салат… Но я ее люблю.

— Давай. Из библиотеки иду.

Нога чавкает в подтаявшем снеге. Кажется, к вечеру потеплело, да и в самом воздухе уже что-то свежее, весеннее. Я вдыхаю полной грудью.

— У-уу! Что ты там забыла?

Что там забыл Люк?

Здание «Мощеного двора» из серого превратилось в оранжевое — от заходящего солнца; над крышей хмурится грозовое небо, а я ему в ответ.

Тихо сейчас в Бервике.

За столом администратора никого. Жму на звоночек. Из зала ресторана, вход над которым украшает герб «Роза и Чертополох», доносится тихая музыка. Играет рояль. Что-то знакомое… Шопен? Бах? Россини? Я ни черта в них не разбираюсь.

Белая рекламная штука, что похожа на складной стул, демонстрирует меню.

«Сегодня у нас:

Копченый лосось

Паштет из куриной печени

Жареные хвосты лобстеров

Гриль из свинины».

Не выношу лобстеры.

— Привет, я магу табе памочь? — у хозяина огромные рыжие баки, точно у какого-нибудь капитана ирландского китобойного судна. На футболке — эмблема Белхейвенского пивного завода.

— Гаваришь, брат? Дейтсвительно, пахож. Нет, враде не видел.

И странное произношение. Северные острова?

— А вот ты мне знакома. Где-то…

— Нет, вы меня с кем-то путаете. Спасибо за помощь, мне пора.

Слева от двери еще одна реклама:

«Семьдесят фунтов за комнату на двоих. Размести сколько угодно детей до пяти лет на двух кроватях».

Мой пытливый мозг живо начинает трамбовать афганских детишек — не спрашивайте, почему именно их, — на злосчастные кровати. Мелюзга активно почкуется по закону геометрической прогрессии, пока не заполоняется всю черненую коробку. О-ох… Ну-ка, ребятки, брысь!

Поздний вечер. Лиловое небо с кляксами облаков, ряды рыжих фонарей вдоль улиц. Эми уже с корзиной попкорна: бродит у ступенек кинотеатра, и болотно-зеленые волосы подруги болтаются на ветру, точно какой-нибудь флаг растаманского пиратского корабля.

Каждые пять секунд девушка запускает руку в емкость и тащит ко рту экс-кукурузину: «Хрум!».

— Привееет! — машет попкориной. — Я тут уже прикупилась. Возьмешь только попить? Да? Нет, да, нет, да? Иначе я останусь завтра без обеда. Пожаааалуйста. Тут Ариадна с Блавандой, кстати.

— Красивые сапоги, Ада.

— Угум.

Ариадна — блондинка с третьим размером груди и соответствующим самомнением. Она встречается с двадцатитрехлетним парнем, менеджером в «Бизнес-центре на валу», и очень этим гордится.

Блаванда — на самом деле, Лаванда. У нее постоянно такое выражение лица, будто девушку вот-вот стошнит вам на ботинки; Рвотинка-блевотинка беременна, но упорно молчит от кого. Раньше… мы крепко дружили, и Лаванда часто гостила в нашем доме.

Сейчас она кажется мне чужой и холодной, словно какой-то внеземной разум.

Алые кресла, багровые гардины, кровавые стены; золотистая люстра из тех, что должны, нет, просто обязаны висеть в особняках знати. Такой у нас театр.

На экране римлянин — да, этот, с торсом чемпиона по гребле на байдарках, — расследует пропажу какого-то там знамени. Эми не смотрит — строчит каждые две минуты сообщения и улыбается. Опять, идиотка несчастная, влюбилась в Норманна Изеншоу, которого никому не показывает? У них, как же это… гусиная песня. Куриная. Лебединая!

— Ум! Вишневый, — сижу и глупо улыбаюсь, грызя сладкую попкорину, случайно попавшую в нашу корзинку.

— Уу-у! Дай половинку.

— Уже съела.

— Корова!

— Муууу!

— Эй, потише нельзя? — ворчит сзади парень лет восемнадцати. Жаль, он мне понравился.

— Привет, маленькая индианка.

Вздрагиваю и просыпаюсь. Римлянин в фильме нещадно дубасит бородато-беспомощных пиктов.

— Люк?! — неразличимый силуэт на фоне экрана. Горло сдавили ароматы сигарет «Жимолость» и одеколона «Крюндиг» с цитрусовыми. Эта смесь насквозь пропитала армейскую куртку Люка — потому я и хожу в ней, а еще специально курю и душусь, только чтобы не терять частицу брата.

— Сестренка, ты чего? — Эми явно испугана.

— Эй, ты не стеклянная! — блеет зануда сзади.

— Я… — смотрю на Эми, на то место, где видела Люка. Люди вокруг начинают шуметь. В кинотеатре жарко и душно; мне нужно на улицу. К брату…

— Да сядешь ты?

— Что за дура?

— Иди к мамочке!

Бегу к сцене. Боковая дверь, коридор, возмущенные крики за спиной.

Створка черного хода лязгает закрытым замком. Черт! Сзади топот ног — служащих или охранников. Здесь нечем дышать… Слышу свой хрип будто издалека, будто уплываю куда-то…

Толчок — створка распахивается в другую сторону, и я выскакиваю в переулок. Воздух!!!

— ЛЮК!!! — кричу изо всех сил, но кому? Тут пусто. — Почему ты избегаешь меня?! Люк…

Куртка осталась в гардеробе, так что меня скоро начинает колотить озноб. Куда теперь? Глухие — без окон — стены домов, синие мусорные баки и спуск на Бридж-стрит — больше ничего.

Выбегаю на улицу.