На двери, насаженная углом на шляпку гвоздя, белела бумажка.
- Время до возвращения - один час, - прочитал Павлик, наклонившись: очень уж мелко написано. - Что за бред?
Витька опять пожал плечами. Он и обычно был немногословным, а уж в непонятных ситуациях - тем более.
- Наверное, это дворник написал. Зимой ещё, - сказал он. Просто, чтобы хоть что-то сказать. - Пошли вниз, Паш, Маську кормить надо срочно. Да и я...
Он хотел произнести "замёрз", но вовремя остановился. Павлик - он такой, проколешься на какой жалобе и всё, потом год весь двор будет снеговиком называть. Если не как похлеще.
- Да ты чего! - закричал Павлик. - Это же настоящая тайна, как в кино! Вдруг мы секретное место нашли какое?
- На чердаке? В центре города? - недоверчиво отозвался Витька. - Фигня какая-то... Это ты фантастики перечитал. Булычёва там, Казанцева. С Гербертом Уэллсом. Ещё скажи марсиане записку написали!
Павлик рассмеялся. Потом, придерживая котёнка, подёргал свободной рукой дверь, толкнул. Та не подалась, хотя замка видно не было.
- Да ерунда какая-то, конечно. Пойдём вниз!
Но Витька теперь стоял как зачарованный: от двери тянуло странными запахами: тёплый воздух лета, в который были вплетены дым, почему-то кирпичная пыль (аж на зубах захрустела!) и неприятная вонь чего-то химического. Будто тухлятина какая, но не от мяса, а непонятно из чего. Всё вместе будто обволакивало его, манило, не отпускало. Тащило к себе.
- Иди, Паш, я сейчас приду, - совсем чужим, взрослым голосом сказал он. И прозвучало это не как просьба и даже не как сообщение, а чистой воды приказом. Павлик поперхнулся готовым едким ответом, промолчал, только глянул зачем-то на часы на руке - отцовский подарок на окончание шестого ещё класса. Десять сорок три.
- Витька... Написано: час. Не забудь.
Он и сам себе не смог бы ответить, зачем это сказал. Почему. Просто так было нужно.
Друг кивнул и открыл дверь совсем лёгким толчком, не напрягаясь. Павлик увидел в затянутом дымкой проёме не ожидаемую панораму соседних домов, а почему-то улицу, поперёк которой лежал вырванный из земли столб со скрутками оборванных проводов на массивных непривычных изоляторах. Вместо асфальта дорога была замощена брусчаткой, как весь город до войны, а дома казались маленькими, низкими. и всё забросано мусором, битой посудой, тряпками, вон у стены даже погнутый таз валяется. С дырой в днище.
- Что за... - сказал Павлик, но Витька уже шагнул в проём, не оборачиваясь. Дверь захлопнулась за ним сама собой.
Маська запищал. Павлик шагнул к двери, потрогал её с опаской пальцами: да нет, самая обыкновенная, шершавое дерево, сбитое железными полосами. Потом отступил назад.
- Мистика какая-то... - сказал он вслух. - В тыща девятьсот восемьдесят пятом году мистики не бывает!
Ему внезапно стало страшно. Очень страшно, как не было даже в пионерлагере, когда пацаны из старшего отряда взяли "на слабо" и потащили ночью на деревенское кладбище неподалёку. Тогда такого ужаса - не было. Котёнок истошно пищал и трясся, того и гляди сдохнет. И зачем тогда все эти подвиги?! Надо в милицию сообщить, что Витька полез непонятно куда, пусть ищут.
Павлик решительно выдохнул и заторопился к лестнице. Ему казалось, что на него кто-то смотрит, упёрся взглядом в спину и подгоняет: иди-иди, нечего тут...
С Маськой в руках его встретили восторженно. Все же их с Витькой одноклассники, все друзья. И молоко нашлось дома у Маши, и даже пара ломтиков дефицитной копчёной колбасы - это уже Наташка принесла. Серёга с Антоном обещали помочь выловить Генку. Драться, конечно, один на один Павлик решил, не толпой же на одного. В суете прошёл час. Потом второй.
Витька не появлялся, хотя дверь подъезда, через который они забрались на чердак - вон она, на виду. Пашке было страшно, но и бросать друга... пусть не в беде, но в напрочь неясных обстоятельствах - не по-пионерски. Да и вообще не по-человечески.
- Наташ, ты за Маськой присмотри пока, а я Витьку поищу, - наконец сказал Павлик.
- Витьку? Какого Витьку, музыканта, что ли? Других вроде нет... Не знала, что ты с ним дружишь, - засмеялась девчонка.
- Почему - музыканта?! - оторопел парень. - Бурова Витьку, друга моего.
Наташка удивлённо вскинула голову:
- Это новенький кто-то?
Вот в этот момент Павлику стало совсем жутко. Он открыл рот, чтобы объяснить, напомнить, да выругаться в конце концов, но... промолчал. Сказать было нечего.
Он так же молча отошёл в сторону, постоял, потом поднялся в подъезде на шестой этаж, повертел в руках вырванный замок, что так и лежал на кафеле пола. Нехотя забрался по перекладинам лестницы на чердак. Двери на месте не было: промежуток между стропилами в этом месте был забран ровной изнанкой шифера, серого от старости, грязного. Сразу видно: лет двадцать так и лежит.
Павлик потрогал его рукой. Только испачкался, больше никаких открытий. Обошёл на всякий случай весь чердак, дважды - кроме подслеповатых окошек в торцах крыши больше ничего.
Сел на поломанный ящик, брошенный здесь то ли местными алкашами, то ли дворником, и задумался. Только вот мыслей не было. Витька... Теперь и ему казалось, что не было никогда забавного толстяка. Привиделся. Выдумал он, Павлик, себе друга, а настоящие - они там, внизу, Маську откармливают за все два дня вынужденной голодовки.
В милицию пойти? Так они его в психушку направят, куда больше-то. К Витькиным родителям? Опять же... Если ребята его не помнят, небось и родня у виска пальцем покрутит. Замкнутый круг.
Спустился вниз, отряхнулся от чердачной пыли как мог. Отозвал Серёгу в сторонку, якобы обсудить, где лучше Генку-гада ловить, вскользь упомянул о пропавшем друге. Ноль эмоций. Серёга тоже не понял, о ком речь.
Вот такие пироги...
- Слушай, Пабло, а не к Старому мосту ли